Действительно ли была та гора?

Мать говорила об этом «лекарстве» с не свойственной ей уверенностью. Она даже стала злиться, что я до сих пор не пошла и не рассказала о лекарстве матери мальчика. В итоге я была вынуждена специально пойти в дом Чжонхи и, смущаясь, не веря в то, что говорила, передать слова моей матери. Вопреки моим ожиданиям, мать Чжонхи слушала очень внимательно. Затем она сказала, что не в первый раз слышит об этом средстве, когда она была маленькой, ее кто-то укусил, и бабушка облизала ранку.

— Да, верно! — воскликнула она. — Когда она так сделала, опухоль на удивление быстро спала. И как это я до сих пор не вспомнила?! Как же мы тогда плохо жили — только слюной и могли лечиться. Тогда мне было так стыдно и противно, я даже в страшном сне не могла представить, что слюна может быть лекарством.

Она засуетилась и, кажется, решила с завтрашнего же дня начать лечить ребенка по бабушкиному «рецепту».

— Я думала, что опухоль при свинке отличается от опухоли на месте укуса, — сказала она, как бы оправдываясь. — Мазь, которую я использую, специально от свинки, я не знаю, как еще помочь… просто даю ему все лекарства, что есть в доме. Это ведь лучше, чем ничего не давать… Да, верно говорят: беда не приходит одна, — сказав это, она глубоко вздохнула.

Я тоже вздохнула, представив себе, как она с завтрашнего дня примется обмазывать слюной опухшую шею сына. Но, к моему удивлению, когда несколько дней спустя, по настойчивому требованию матери, я еще раз навестила больного мальчика, опухоль почти исчезла. Я была поражена тем, насколько сильно он стал похож на свою сестру. Теперь можно было не спрашивать, не приемная ли Чжонхи. Ее мать, возможно, оттого, что сыну стало лучше, изменилась до неузнаваемости: она стала выглядеть веселой и энергичной. Когда я пришла, она что-то вышивала. По всей комнате были развешены куски красивой разноцветной шелковой ткани. Оказалось, что она шьет погоны для армии северян. Она была так увлечена работой или так радовалась выздоровлению сына, что даже «спасибо» не сказала. Мне показалось странным, что она шила погоны для северян. А из-за того, что я так и не услышала слов благодарности, я вообще стала сомневаться в реальности происходящего.

Ткань надевалась на картонный трафарет, сверху вышивались звездочки, линии — несколько стежков, и все было готово. Погоны, где на желтом фоне красовался Т-образный знак алого цвета, напоминавший символ почтовой службы, предназначались солдатам в звании старшины. Так, по крайней мере, утверждала мать Чжонхи.

— Они похожи на наивных детей, честно. Среди военных, которые приходили в наш дом, был один офицер, он так полюбил Чжонсоба, что в знак благодарности я сделала и подарила ему новые погоны. Погоны — гордость офицера, а его, как мне показалось, выцвели и истрепались. Когда мои погоны увидели его сослуживцы, они тоже захотели себе новые, принесли откуда-то все эти тряпки и стали просить меня сшить им погоны. Я установила очередь, не разделяя их по званию. Посмотри сама, эти мальчики так похожи на наших солдат!

Признание матери Чжонхи стало для меня полной неожиданностью, но она говорила с такой теплотой, что сомневаться в искренности ее слов не приходилось. Теперь солдаты северян заполняли дом семьи Чжонхи с самого утра, и двери для них были всегда открыты.

Я тоже столкнулась с солдатами севера, это произошло несколькими днями раньше. Был снегопад. Снег шел всю ночь и весь день, даже к полудню на нем не было видно ни единого отпечатка птичьей лапки. Не сумев выдержать царившей над снежной гладью тишины, я несколько раз выходила на улицу и смотрела на спускавшуюся со склона дорогу. Я, чье детство прошло в этой деревне, хорошо помнила, какой дорога становилась на следующий день после снегопада. В бедной деревне всегда много детей. На следующий день после метели в воздухе стоял ужасный шум и гам из-за криков детей, катающихся на склоне горы, он сливался с руганью взрослых. Все вокруг наполнялось невидимой энергией. Когда из каждого дома на улицу высыпали дети и катались на санках, дорога, шедшая с горы, в одно мгновенье превращалась в ледяную горку. Хотя взрослые, ругаясь, пытались угомонить детей, все было напрасно. Взрослые даже посыпали ледяную корку золой или землей, обвязывали обувь соломенными веревками, но все равно с трудом удерживали равновесие на льду.

Дорога, замерзшая зимой, не оттаивала до конца даже в начале марта, когда из-под земли выползали насекомые, проснувшись после зимней спячки. Поэтому были старики, которые, боясь поскользнуться и упасть, ждали, пока дорога полностью не растает, и никуда не выходили из дома всю зиму. Но сейчас в деревне не было слышно ни звука. «Интересно, — подумала я, — где сейчас все те дети, заполнявшие деревню громкими криками? Что они сейчас делают?» Передо мной лежала опустевшая непривычно тихая деревня, которая, казалось, никогда не проснется от зимы.