Декабристки. Тысячи верст до любви

С каким огромным количеством людей он тогда беседовал на очень откровенные и опасные темы! И как по-разному все они начинали относиться к нему после таких разговоров! Павел Иванович очень хорошо знал о том, какое мнение сложилось о нем у большинства вступивших в общество людей, – все они рассказывали ему друг о друге, и ни у кого из них даже мысли не возникало, что это тоже можно назвать доносами. А Пестель не уставал удивляться их рассказам. Одни соратники видели его приятным в общении и достаточно мягким человеком, другие – поражались и даже слегка пугались его жестокости, для некоторых он был суровым руководителем, которого невозможно ослушаться, а для иных – снисходительным и все понимающим приятелем… Были среди них те, кто пребывал в твердой уверенности, что Павел считает их своими лучшими друзьями и доверяет им больше всех, а были такие, кому очень хотелось заслужить его расположение, но кто даже не надеялся, что это когда-нибудь произойдет. И только сам Пестель знал, что все они, каждый по-своему, глубоко заблуждаются. Ни один из них не смог понять, что их предводитель не является ни злодеем, ни добрым человеком, сочувствующим народу, ни один не догадался, что он испытывал по отношению к своим соратникам, да и ко всем остальным людям на самом деле. Впрочем, им можно было это извинить – в конце концов, Павел и сам далеко не сразу понял, как он относится к другим людям. Только после создания «Союза спасения», когда его ближайшие единомышленники начали с жаром обсуждать, как тяжела в России участь простых людей, Пестелю вдруг стало ясно: сам он не чувствовал ни к крестьянам, ни к сидевшим рядом с ним за столом соратникам вообще ничего. Зла он никому из них, безусловно, не желал и жестокое обращение с крестьянами, которому и сам не раз был свидетелем, тоже считал несправедливым, но это не вызывало у него ни жалости, ни душевного порыва защитить их – вообще никаких чувств. Он был абсолютно равнодушен к их тяжелой доле и не разделял возмущения своих товарищей. Если те действительно мечтали восстановить справедливость и, без сомнения, расстроились бы, если бы им не удалось это сделать, то Павлу было решительно все равно, будут ли когда-нибудь их планы приведены в исполнение или нет.

Точно так же ему было все равно, когда распался «Союз спасения» и все думали, что тайным обществам и надеждам что-то изменить в жизни страны пришел конец. Многие были недовольны, многие – расстроены, а некоторые, вроде Ивана Якушкина, так и вовсе пришли в отчаяние, но Пестель оставался спокойным. Ему было лишь немного жаль, что больше не будет собраний и он так и не станет главой настоящей революции, но он отдавал себе отчет в том, что для него это не такое уж и большое несчастье. И точно так же потом, в двадцать первом году, когда на смену старому тайному обществу пришло новое под названием «Южное», Павел, в отличие от заново вступивших в него прежних соратников, не выказывал особой радости. И здесь дело тоже было вовсе не в какой-то его особой выдержке, а просто-напросто в том, что он не был слишком уж рад. То, что теперь он снова может посещать собрания и спорить с другими заговорщиками, конечно, подняло ему настроение, но Пестель знал, что вполне смог бы прожить и без всего этого.

Поначалу собственное безразличие неприятно удивило его, но вскоре он привык к тому, что не испытывает никаких сильных чувств, и стал считать это своим достоинством, а не недостатком. Хотя окончательно убедился в том, что эта черта характера принесла ему одну лишь пользу, Пестель только в тюрьме. Там, в камере, в то самое время, когда арестованные вместе с ним соратники с трудом привыкали жить в тесном и холодном помещении без всякого удобства и с ужасом ожидали приговора, Павел тоже оставался спокойным и почти не страдал от темноты, мокрых стен и всей остальной гнетущей обстановки. Неудобства и даже холод не приносили ему особых страданий, как в прошлом обычная жизнь дома не приносила особых радостей – ему было все равно, где спать, есть и предаваться размышлениям.

Узнав на одном из допросов, что его и нескольких арестованных после неудавшегося восстания заговорщиков выдали полиции специально засланные в тайные общества агенты, Павел Иванович лишь пожал плечами. В обеих своих организациях он и сам пытался устроить все так, чтобы одни их члены следили за другими, – и устроил бы, если бы все остальные его ближайшие товарищи не воспротивились бы этому слишком уж решительно. Тогда Пестель отказался от своей идеи, не желая раздоров внутри их кружка, решив отложить ее осуществление до тех времен, когда они добьются желаемого и Россия станет республикой. Так какой же смысл ему был возмущаться тем, что император следил за своими подданными при помощи точно таких же методов?