Декабристы. Актуальные направления исследований

После того как из зала выводили один разряд осужденных, в гостиной плац-майор Е. М. Подушкин, сделав перекличку следующему разряду, выстраивал подсудимых в затылок друг другу. Когда распахивались двери зала, Подушкин под конвоем вводил их в суд.

Первое, что бросалось в глаза декабристам, были огромные накрытые красным сукном столы, стоявшие вдоль трех стен покоем, то есть в виде буквы П, открытой стороной обращенной к окнам. За столами в парадных мундирах восседали судьи. Их, как мы помним, было 72 человека. Мест за столами на всех не хватило, поэтому позади столов возвышался помост, на котором амфитеатром были поставлены стулья, лавки, скамейки. В середине центрального стола стояло массивное зерцало – символ законности.

За столом в центре сидели три члена Святейшего синода – два митрополита и один архиепископ. Зерцало мешало им видеть подсудимых, поэтому им приходилось поворачиваться в стороны и даже привставать. По правую сторону сидели генералы, по левую – члены Государственного совета. Сенаторы в красных мундирах располагались позади сидящих за столом[1250]. Очевидно, им приходилось вставать со своих мест, чтобы лучше видеть подсудимых.

В центре зала, перед столами, был установлен пюпитр, типа аналоя на одной ножке, за которым стоял экспедитор и читал сентенцию, иногда его сменял делопроизводитель суда И. Ф. Журавлев, обер-прокурор 1-го департамента Сената.

Ближе к подсудимым, спиной к ним, сидел исполнявший обязанности генерального прокурора министр юстиции князь Д. И. Лобанов-Ростовский, которого А. В. Поджио с насмешкой называет «хозяином дела»[1251]. Он много суетился, разбирая бумаги, которые передавал ему Журавлев, постоянно вскакивал со стула и горячился.

Введя в зал, декабристов выстраивали в шеренгу, спиной к окнам и лицом к членам суда. Обер-секретарь делал им перекличку, «и когда Кюхельбекер нескоро же откликнулся на свое имя, то Лобанов закричал повелительным голосом: “Да отвечайте же, да отвечайте же!”»[1252].

По краям шеренги подсудимых у каждой двери и у каждого из трех окон стояли по два гренадера лейб-гвардии Павловского полка. Все окна и двери были наглухо закрыты. Температура воздуха по Реомюру в полдень достигала + 19º[1253], в небольшом зале, переполненном людьми, стояла страшная духота. В то лето в окрестностях Петербурга горели леса, и в воздухе были гарь и дым.

Ярко описывает обстановку суда А. В. Поджио: «Для такого торжества решительно объем залы не соответствовал. <…> По количеству столпившихся здесь лиц и по малому размеру комнаты, судьи, подсудимые, стражи – все мы стеснены, взяты в тиски. Все выходы заняты: двери на замок, окна на крючки; гренадеры охраняли одни и другие (мог кто-нибудь пробиться в дверь или выскочить в окно!!!). Стало жарко, невыносимо душно… Экспедитор спешно, бегло прочел приговор общий: присуждение к смертной казни с отсечением головы на плахе!.. причем он оказал свое драматическое дарование: он умышленно остановился на этой картине, где голова скатывается с тела, и думал такою расстановкою потрясти нас вконец. <…> Спустя добрую минуту он возвысил опять свой голос и стал дочитывать недоконченный период: “…но государь в милосердии своем и т. д. заменил смертную казнь сосланием в вечную каторжную работу”».[1254]

Во время чтения сентенции члены суда то и дело поднимались со своих мест, наводя лорнеты и даже зрительные трубки на осужденных, которых отказывались выслушать. Когда И. И. Пущин, Н. А. Бестужев и другие пытались что-то сказать – на них сразу зашикали. Ни одного слова не было предоставлено осужденным. Подводя итог, А. В. Поджио констатирует: «Итак, суд не состоялся в виде даже русского законоведения: мы не были допрошены, выслушаны, не требованы к оправданию, к защите, дозволенной, указанной законом. Верховный уголовный суд счел такой способ действия обременительным для людей, столь озабоченных государственными делами, и нашел гораздо удобнее положиться на указания Следственной комиссии и принять их в неизменное руководство»[1255].

По прочтении приговора по команде «направо» их строили в затылок друг другу и выводили в противоположные двери зала.

Таким образом, в день суда, чтобы избежать встречного потока, декабристов вводили в дом коменданта со стороны двора, направляли по анфиладе комнат в парадный зал, а выводили через главный вход[1256].

В ближайшей к залу комнате (приемной) во время оглашения приговора находились священник, лекарь и два цирюльника, но их помощь никому не потребовалась. Осужденные декабристы проявили исключительное мужество.

Обрадованные встречей друг с другом, они вели живые, дружеские разговоры, подчас даже шутили. Когда их выводили из Комендантского дома, собралась густая толпа и, проходя мимо, А. И. Якубович, осужденный на двадцать лет каторги, громко отпустил в адрес одного из присутствующих лиц какую-то остроту, в ответ раздался взрыв хохота[1257].