Декабристы и Франция

Неслучайно Муравьев, который буквально вчера высказывался за республику, свою конституцию пишет в монархическом ключе. На первый взгляд между республикой и парламентской монархией разница не столь существенна. И там, и тут единственным источником власти признается народ, управляемый через своих представителей. У Мабли даже встречается выражение «республиканская монархия». Однако в контексте тираноборчества различие было принципиально. С республикой, начиная с античности до Французской революции XVIII в. включительно, ассоциировалась идея цареубийства, в то время как конституционная монархия гарантировала жизнь императору. Мысль о временной диктатуре после революционного переворота была оставлена Муравьевым как не соответствующая конституции. Если Пестель допускал беззаконие и даже кровь при учреждении республики, то Муравьев такой путь исключал. Конституция должна быть введена сразу же, как только будет прекращено самовластье.

Будет ли это добровольное согласие царя или же военная революция – не имело существенного значения. Акцент ставился не на разрушении старого, а на созидании нового. Причем новое должно было зародиться в недрах старого. Подобно тому как Пестель в 1817 г. хотел «наперед энциклопедию написать, а потом уже и к революции приступить», Муравьев считает, что введению конституционного порядка должна предшествовать не диктатура, а широкое обсуждение его конституции в обществе. Это вызвало ироническую реплику одного из сторонников Пестеля, А.В. Поджио: «Муравьев ищет все толкователей Бентама, а нам действовать не перьями». Таким образом, новый порядок должен родиться не в результате смерти старого, а путем его преобразования изнутри: «Nous commencerons absolument par la propagande»²³² (XI, 72).

Таким образом, можно констатировать, что идея цареубийства, зародившаяся в «Союзе спасения» как воплощение в жизнь римских республиканских добродетелей, с одной стороны, трансформируется в замысел истребления царской семьи с полным пониманием всей преступности этого мероприятия, а с другой – вытесняется европейскими понятиями о неотъемлемых правах каждой отдельной личности на жизнь и на свободу.

Пути революционного насилия и либеральных преобразований навсегда расходятся.

Глава IV Декабристы и религиозно-консервативная мысль Франции (М.Ф. Орлов и Жозеф де Местр; М.С. Лунин и католицизм)

Политическую биографию Михаила Федоровича Орлова обычно начинают с 1814 г., когда, по его собственному признанию, он «первый в России задумал план тайного общества»¹. Истоки исканий этого декабриста исследователи, как правило, усматривают в войне 1812 г. и заграничных походах 1813–1814 гг. «Орлов, – пишет М.О. Гершензон, – подобно большинству будущих декабристов, вернулся из французского похода, обуянный самым пламенным патриотизмом и жаждой деятельности на пользу Родины»². Таким образом, биография М.Ф. Орлова вольно или невольно подгоняется под общий стандарт декабристской биографии. И хотя это в определенной степени оправдано и даже неизбежно, нельзя не заметить, что при таком подходе утрачивается индивидуальность пути идейных исканий, то, из чего складывается жизнь конкретного человека с его непредсказуемыми встречами, скрещениями судеб, взглядов, убеждений и т. д. «Случайные» факты, не укладывающиеся в заранее заданную схему, трудны для истолкования. Поэтому на них либо не обращают внимания, либо считают их малосущественными, не оказавшими влияния на дальнейшее развитие личности. А между тем именно они позволяют лучше разглядеть неповторимые черты в облике представителя того или иного лагеря, понять, что выделяет его не только на фоне противников, но и среди своих.

В биографии М.Ф. Орлова таким эпизодом является его письмо к Жозефу де Местру от 24 декабря 1814 г. Впервые оно было опубликовано в 1821 г. в качестве предисловия к книге де Местра «Рассуждения о Франции». Это было четвертое и последнее из подготовленных самим де Местром изданий. Он скончался в феврале 1821 г., не дожив до выхода книги в свет. Письмо Орлова было передано издателю Антуану Барбье вдовой писателя, которая исполняла, скорее всего, волю покойного супруга.

Что же касается Орлова, то он вряд ли знал об этой публикации. Во всяком случае на это счет нет никаких свидетельств. Возможно, поэтому издатель не рискнул полностью назвать его фамилию, ограничившись указанием начальной буквы и должности: «М.О… général au service de S.M. l' Empereur de toutes les Russies» (Посподин] О… генерал на службе Е[го] В[еличества] императора Всероссийского)³. О том, что литера «О» расшифровывается как «Орлов», говорилось во французском журнале «Бюллетень библиофила» за 1854 г.⁴. Его издатель Тешнер, возможно, располагал автографом, местонахождение которого в настоящее время неизвестно. Авторство М.Ф. Орлова сомнений не вызывает.