Декабристы и Франция

Pour trouver une excuse elle attend mes fureurs.
Non, je saurai dompter un courroux légitime.

[Чтобы оправдать себя, она ждет вспышек моей ярости.
Но я сумею сдержать мой законный гнев.]

Ревность – свидетельство любви, и вызванная ею месть была бы желанной для женского самолюбия:

Une juste vengeance honorerait ton crime.

[Справедливая месть сделала бы честь твоему преступлению.]

Но разум бессилен перед напором чувств. Все попытки внушить себе, что

La perte de ton cœur ne vaut pas un regret

[Потеря твоего сердца не стоит сожаления],

оканчиваются ничем, и чувство заставляет героя признаться: «l'enfer est dans mon cœur [ад в моем сердце]».

Далее разворачивается картина адского пространства души героя с характерными элементами: serpents des noires Euménides [змеи черных Эвменид], tourments [муки], misère [несчастье], douleur [боль] – всё это порождает жажду преступления в невинной прежде душе:

De quel sang m’abreuver? où sont donc mes victimes?
Quel cœur dois-je percer?.. Mon âme a soif de crimes.

[Чьей крови мне напиться? Где же мои жертвы?
Чье сердце я должен пронзить? Моя душа жаждет
преступлений.]

На языке галантной поэзии эти стихи приобретают двойной смысл: преступление, которое герой жаждет совершить, может быть истолковано и как реальное убийство, и как любовная победа, приносящая страдание соблазненной женщине и тем самым компенсирующая любовные муки героя.

Параллельно развертывается другой ряд образов, характеризующих героиню в том состоянии, в каком ее хотел бы видеть герой. Лейтмотивами этого ряда являются обман и следующее за ним раскаяние: предательница [femme perfide], желающая причинить мучения герою и жадными взорами [regards avides] наблюдающая его страдания:

Mes malheures n’ont-ils pas surpassé tes désirs.
Savoure mes tourments, mes pleurs et mes soupirs.

[Не превзошли ли мои несчастья твои желания.
Вкуси мои муки, мои слезы и мои вздохи.]

Позволяя героине насыщаться его страданиями, герой ждет ее раскаяния (repentir), угрызений совести (remords), которые, как бы сильны они ни были, не в состоянии сравниться с его несчастьем (ne sauraient égaler та misère). В итоге герой доходит до крайнего самоотчуждения. Он готов объединиться с героиней в борьбе с самим собой, чтобы довершить инфернализацию собственной души:

Contre moi-même enfin, je me ligue avec toi.
Grand Dieu! tout est souillé par mes regards arides,
Les traces de mes pas sont des monstres perfides.
Mon haleine brûlante empoisonne les airs,
Mon existence enfin outrage l'univers…

[В борьбе с самим собой я объединяюсь с тобой.
Великий Боже! Все оскверняется моим угасшим взором,
следы моих шагов – словно предательские чудовища.
Мое горячее дыхание наполняет воздух ядом,
само мое существование отравляет Вселенную…]

Доведя до предела изображение страданий и страстей, автор делает резкий поворот к противоположному полюсу и создает идиллическую картину счастливой любви:

Autrefois, sur des fleures je promenais ma vie;
Sur le jour qui mourrait naissait un plus beau jour;
Lise belle sans art, Lise belle d’amour,
Était de l'univers la plus belle parure.
Moi, j'étais dans ses bras l'orgueil de la nature.