Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров

Прежде всего, наверное, за редкую цельность взглядов и поступков. Как вспоминал один из ее товарищей: «Всякая неискренность, фальшь, особенно противоречие между словом и делом, выводили ее из себя и вызывали с ее стороны реплики, иногда и очень суровые». Кроме того, даже на фоне равнодушных к быту единомышленников Софья Львовна выглядела суровым аскетом – ходила по-мещански повязанная платком, в старых ситцевых платьях. Для нее это было не данью нигилистической моде, а принципиальным выражением раз и навсегда усвоенных взглядов. В.Н. Фигнер вспоминала: «…вот характерный образчик ее отношения к общественным деньгам. В один из мартовских дней она обратилась ко мне: “Найди мне 15 рублей взаймы. Я истратила их на лекарства – это не должно входить в общественные расходы. Мать прислала мне шелковое бальное платье; портниха продаст его, и я уплачу долг”».

К тому же скромна и равнодушна к своим приключениям Перовская была необычайно. Как-то М. Фроленко (Михайло) спросил ее, каким образом ей удалось бежать по дороге в административную ссылку? Перовская ответила: «Просто» – и на этом рассказ закончился. На самом деле история этого побега стоит того, чтобы о ней упомянуть особо. Из Приморского (местечко в Крыму), где ее арестовали в доме матери, до Москвы Перовскую везли без пересадок два жандарма. В Москве ее сдали приставу, и ночевала Софья Львовна в подвальном помещении Тверской части полиции. Отоспалась в поезде до Чудово, откуда с двумя новыми конвоирами-солдатами должна была добраться до Повенца в Олонецкой губернии.

Конвоиры ей на этот раз попались ушлые. Решив сэкономить прогонные деньги, они задумали от Волхова до Повенца ехать не на перекладных, а плыть пароходом, так было удобнее, а главное дешевле. Нужный пароход отправлялся только на следующий день, и заночевать, опять-таки из экономии, пришлось на вокзале в отдельной комнатке, куда еле-еле входили диван, стол и стул. Перовская, игравшая для конвоиров роль деревенской простушки, попросила их купить еды и поужинать вместе с ней. После ужина легли спать. Софья Львовна – на диване, один из конвоиров – у порога, другой дежурил, сидя на стуле. Через два часа дежурный сменился (было около 1 часа ночи), а поезд на Москву уходил в 2.40. Перовская лежала, не шевелясь, и мысленно умоляла солдата уснуть. Наконец, голова дежурного окончательно свесилась на грудь…

Софья Львовна осторожно спустила ноги на пол, сделала из пальто и чемоданчика «человеческую фигуру» на диване и, укутавшись в платок, выскользнула в коридор. Поезд она ожидала под железнодорожным мостом, в полной темноте. План ее был прост: броситься к вагону в последний момент перед отходом поезда – со ступенек кондуктор побоится ее сталкивать. Действительно, поворчав для порядка на «деревенщину», кондуктор довез ее до Чудово. В тот же день она была в Петербурге.

Следует добавить, что Перовская была неплохим полемистом, любила дискутировать и переубедить ее удавалось не часто, так как дорогие ей положения она защищала, что называется, «до последнего патрона». Кстати, именно поэтому «политики» не пригласили Софью Львовну на воронежский съезд, опасаясь, что она – убежденная «деревенщица» – сумеет убедить товарищей продолжать работу традиционными методами. Опасения, как мы знаем, оказались напрасными. Перовская умела трезво анализировать ситуацию и твердо идти по выбранному пути.

Отношение к ней полиции? Ложь официального отчета являлась, скорее всего, попыткой отомстить дочери аристократа за предательство своего сословия, а также принизить образ грозного политического противника.

Андрей Иванович Желябов

Желябов родился в 1851 г. в Феодосии, в семье крестьянина. Он с серебряной медалью окончил Керченскую гимназию и поступил на юридический факультет Новороссийского университета, расположенного в Одессе. Объявленный властями вожаком студенческих выступлений, Андрей Иванович был исключен из университета и выслан на родину. В 1873 г. он вступает в народнический кружок, родственный «чайковцам».

Впервые достаточно близкое знакомство властей с Желябовым произошло на «процессе 193-х». Но и тогда ни публика, заполнившая тесный зал суда, ни адвокаты, ни обвинитель не обратили особого внимания на молодого человека, отсидевшего полгода в «одиночке» (другие сидели в ожидании суда и по два-три года). К тому же речей на процессе Андрей Иванович не произносил, да и «не по чину» ему еще было говорить от лица революционной России. За спиной у него осталась «студенческая история», пропаганда среди крестьян… Одним словом, обычная тогдашняя неблагонадежность, которая далеко не у всех молодых людей превращалась в неукротимую революционность.