О фигуре Каховского, по той истории, я был наслышан. Декабрист, убийца генерала Милорадовича и командира лейб-гвардии Гренадерского полка Стюрлера. Казалось бы, вроде бы решительный малый, но, есть одно «но»! По прямому приказу Рылеева, Каховский отказался стрелять в Николая. Это прискорбное обстоятельство весьма портило реноме Каховского в моих глазах. Впрочем, если получится с ним договориться, я рассчитывал использовать его в качестве такого своеобразного «экскурсовода», который водил бы снайперские группы ирландцев «за ручку» в незнакомом и неанглоязычном городе. Все-таки в незнакомой стране, в чужой языковой среде без помощи извне в виде представительного дворянина и отставного офицера, им будет сложно и передвигаться, и отыскать в большом городе указанную им снайперскую позицию. Каховский, с моей точки зрения смотрелся личностью неоднозначной, как показали события восстания на Сенатской площади, но в поставленных мною рамках он оплошать не должен. Всю грязную работу за него сделают ирландские стрелки, которым будет пофиг по кому стрелять – хоть в дворника, хоть в самого императора – она для них фигура совсем даже не сакральная, в отличие от многих моих нынешних сограждан. И если с этой ролью Каховский согласится, то тогда его можно будет и финансово поддержать, чтобы он раньше времени голову не терял, например, предложить работу директора в фотоателье, так как просто так принимать подаяния он вряд ли будет.
Закончив слушать стенания Рылеева поинтересовался:
– И где же вы этих Каховского с Якубовичем «откопали»?
Оказалось, что Бестужев, как деятельный член общества, переведенный в разряд «убежденных», нашел «храброго кавказца» Якубовича, раненного в голову или на голову, не знаю, как правильней сказать.
Кроме того, Общество пополнилось еще двумя представителем семейства Бестужевых – Николаем и Михаилом. Что, в общем-то, и не мудрено. Все братья Бестужевы часто бывали у Рылеева, навещал их и Кондратий в доме на 7-й линии Васильевского острова, где Бестужевы жили все вместе – четыре брата и три сестры с матерью. А благодаря Николаю Бестужеву в заговор влились такие замечательные люди, как Торсон, давний товарищ Николая, капитан-лейтенант флота. Михаил Бестужев перевелся в Московский полк, часть которого и вышла 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь.
Также Александр Бестужев, кроме собственных братьев и Якубовича, принял в Северное общество Оржицкого, а вместе с Рылеевым убедил в необходимости вступить в общество еще и Батенкова.
С Петром Григорьевичем Каховским Рылеев познакомился у Федора Глинки. Через Каховского Рылеев осуществил и связь Северного общества с лейб-гвардии Гренадерским полком. Там служил товарищ Каховского – поручик Сутгоф, давно желавший «содействовать благу общему». По поручению Рылеева, Каховский принял Сутгофа в члены Общества. Каховским же в этом полку были приняты прапорщики Палицын и Жеребцов, подпоручик Кожевников и поручик Панов. Кроме того, Каховский, когда не выслеживал царя, вел агитацию в Измайловском полку, где принял в Северное общество двух офицеров – Глебова и Фока.
– Каховского я возьму на себя, он мне в одном дельце может сгодиться, – после некоторых размышлений я обратился к Рылееву.
– Да ради Бога! – искренне обрадовался Рылеев, – этим вы меня, да и всех нас сильно обяжете! Верно, я говорю, друзья? – Рылеев посмотрел на остальных заговорщиков. Возражений ни от кого не последовало, люди, кажется, вздохнули с облегчением.
– И как вы собираетесь образумить Каховского? – полюбопытствовать было Бестужев, но ответить я не успел, в передней раздался звонок, послышался голос слуги Фильки:
– Барин дома?
– Дома, пожалуйте.
– Никак, Каховский? – прислушался Рылеев. – Лёгок на помине.
И действительно, это был он. Вошедший поздоровался, и первым делом устремился к печке, протягивая к огню синюшного цвета руки. Каховский при ближайшем рассмотрении оказался каким-то невзрачным с виду молодым человеком с тощим лицом, в поношенном чёрном пальто и в стоптанных башмаках.
– Замёрзли, Петр Григорьевич? – Рылеев прервал установившееся молчание.
Вопрос хозяина квартиры Каховский проигнорировал. Ох уж эти поляки, пусть и обрусевшие, с их гонором и задернутым до небес самомнением! Сам бомж-бомжом, а поди ж ты, судя по высокомерному выражению лица себя он голытьбой отнюдь не считает, а вот родовитым шляхтичем – бесспорно.
Когда пауза затянулась совсем уж до неприличия Каховский наконец-то соизволил ответить:
– Господа, я уезжаю, прощайте.
– Позволь полюбопытствовать, куда ты собрался?
– В Смоленск.
– Но …, – Рылеев всплеснул руками, – … зачем!?
– А, что вы мне предлагаете делать? Живу здесь как пёс уличный, полностью поистратился, поизносился, голодаю … Когда делом займёмся?
– Не всё от нас зависит Петр Григорьевич …
– А от кого же? Вы же все здесь присутствующие, если мне не изменяет память, директора, да «убежденные»! Или без помощи "невидимых братьев" – масонов ваша управа ничего не может?