Декабристы в Забайкалье

Любопытно, что через конструирование и лабораторные испытания хронометров Николай Александрович увлекся не только астрономическими, но также метеорологическими и сейсмическими исследованиями. Ему, в частности, удалось подметить важное явление, что повышение и понижение уровня воды в Селенге связывались с колебаниями почвы и фиксировались погрешностью хронометров. Бестужев сообщал по этому поводу М. Ф. Рейнеке: «Если шпилька (сконструированного им же простейшего сейсмографа. — А. Т.) неподвижная, часы мои делают погрешности, не превосходящие нескольких десятых секунды, но за секунду не переходят. Я поверяю их еженощно по звездным наблюдениям, для чего у меня род пассатного инструмента с трубою».

Таким образом, домашняя обсерватория декабриста на берегу Селенги явилась и первой постоянной станцией по наблюдению за изменением уровня воды в сибирских реках, фиксации землетрясений в Забайкалье. После смерти Н. А. Бестужева астрофизические и сейсмические наблюдения были продолжены его учеником — врачом П. А. Кельбергом, который, кстати, пользовался и всеми записями, оставшимися от Николая Александровича. Научные статьи П. А. Кельберга, в которых широко привлечены сведения Н. А. Бестужева, впоследствии были опубликованы в зарубежных изданиях, но, понятно, без ссылки на автора. Данные эти настолько достоверны и тщательны, что не потеряли научного значения и по сей день. По крайней мере, с именем Н. А. Бестужева (и П. А. Кельберга) связано начало систематических метеорологических, сейсмических и астрофизических наблюдений в Забайкалье.

«Назначен был для живописи»

Среди немногочисленных развалин, сохранившихся на месте старого города Селенгинска, внимание людей всегда привлекала каменная часовня с замурованными окнами и закрытой на замок железной дверью. Оказалось, что она заполнена старинными предметами, предположительно происходящими из дома декабристов Бестужевых, а также имеет хорошо сохранившийся иконостас. Центральное место в нем занимает древний крест почти трехметровой высоты. С лицевой стороны виден раскрашенный барельеф распятого Христа, с обратной — необычная крупная резьба старославянской надписи: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим. Лето 1690 года. Строил атаман Диятьев».

В 1990 году этому интересному памятнику, выполненному из единого куска дерева, исполнилось 300 лет! По существующим преданиям, он был обнаружен в песках ниже Селенгинска в конце XVIII столетия и превращен в главную местную святыню. Три раза крест устанавливали в церквах, и три раза он оставался невредимым, когда храмы сгорали дотла. По некоторым данным, водрузил крест близ стен крепости опальный гетман Левобережной Украины Д. И. Многогрешный. Атамана Диятьева называют ближайшим сподвижником либо Степена Разина, либо Кондратия Булавина[1].

Органической частью в иконостас входят лики святых в рост человека, писаные на досках и стоящие справа и слова от креста. Любопытно, что в старой литературе ость указания на авторство художника-декабриста II. А. Бестужева. Наши предварительные исследования краски, манеры письма и сходства с известными работами декабриста показывают, что эти лики, как и лицевая сторона креста, действительно могли быть расписаны рукою Николая Александровича. Первый лик иконостаса (исполненный, кстати, в непривычной реалистической манере) очень похож на известный портрет Александра Бестужева (Марлинского) — брата Н. А. Бестужева. Его руки на иконе имеют много общего с абрисом рук на портрете А. М. Наквасиной — жены купца Н. Г. Наквасина. Портрет этот хранится ныне в экспозиции Кяхтинского краеведческого музея. Обращает на себя внимание и факт идентичности прописи складок одежды ликов святых и на портрете востоковеда Иакинфа Бичурина — друга декабристов.

Учитывая все эти, а также другие факты, я опубликовал в журнале «Байкал» и в газете «Неделя» статьи, в которых предложил рассматривать обнаруженный иконостас Староселенгинской часовни Св. Креста единственным и уникальным памятником монументального искусства художника-декабриста, где прообразом при написании ликов святых послужили, скорее всего, образы родных и друзей.

Эта необыкновенная находка раскрывает одно из увлечений Николая Александровича Бестужева в селенгинском изгнании. Впрочем, увлечением это вряд ли назовешь. Его брат Михаил как-то признался в своих воспоминаниях, что, когда нужда «начала хватать за бока», Н. А. Бестужев принялся за художественное ремесло, которое давало пусть небольшое, но все же подспорье.