Декабристы в Забайкалье

«Я с юности назначен был для живописи, учился, с пламенною душою искал разгадки для тайны искусства…»— словами героя повести «Русский в Париже 1815 года» сказал о себе Николай Бестужев. Возможно, этот дар декабрист унаследовал от своего отца, который между прочим, служил правителем дел канцелярии и помощником президента Академии художеств.) Некоторое время Н. А. Бестужев будто бы даже числился «казеннокоштным» воспитанником Академии, но любовь к флоту все же взяла верх. Накануне декабрьского вооруженного восстания на Сенатской площади капитан-лейтенант Бестужев был принят в члены Общества поощрения художников с заданием «заведывать» «тою частию издания знаменитых происшествий которая состоять должна из морских сражений».

Оказавшись на сибирской каторге, Николай Александрович совершил гражданский подвиг, создав «для истории» портретную галерею первых русских революционеров. Он твердо верил, что настанет время, когда потомки будут вспоминать имена героев 14 декабря «с восхищением и благодарностью». Портреты эти являлись гордостью и для самого художника. Свои работы он показывал всем желающим буквально с первых дней освобождения из казематов Петровского Завода и не расставался с ними до самой смерти.

Поселившись в Селенгинске и вскоре получив от сестер извещение о невозможности получения от них материальной помощи, Николай Александрович решил поехать в близлежащие города и поработать в качестве профессионального портретиста. Генерал-губернатор Восточной Сибири написал на прошении декабриста: «Позволить нельзя». Однако селенгинский городничий К. И. Скорняков на свой страх и риск все же разрешил Бестужеву долговременные отлучки. А вскоре иркутские власти отменили свой запрет.

К таким поездкам художник готовился тщательно. Достаточно прочитать его письма брату Павлу и сестре Елене, чтобы увидеть, как он настойчиво просил их прислать в Селенгинск листы бристольской бумаги: «Вели в магазине разрезать каждый на шесть равных частей и заключи все это в ящичек, потому что свернутая бристольская бумага ужасно упрямится, не расправляясь, и оставляет волны после самой тщательной выправки». Зная неисполнительную и забывчивую натуру Павла, в письме от 20 августа 1840 года Николай Александрович пять раз повторяет свою просьбу. «И как ты любишь исполнять все просьбы через год или что все равно после пяти повторений, я в течение этого письма напомню тебе еще четыре раза, чтобы прислать мне бристольской бумаги». В приписке Михаил Александрович уже в шестой раз добавляет, чтобы он выполнил просьбу брата».

Дела в Кяхте поначалу шли неважно, ибо здесь почти не держали портретов, да и рисовать их было некому. Однако стоило Николаю Александровичу выполнить несколько заказов дам, «все как будто вздурились». Мода взяла свое, «и брат в короткое время заработал порядочную сумму» за несколько десятков портретов. В конце 1841 года художник едет «на заработки» в Иркутск, где пробыл почти год, «ласкаемый всеми, а особенно высшим купечеством и чиновничеством». За это время он нарисовал 72. портрета и очень устал, так что некоторые заказы пришлось заканчивать уже дома, в Нижней деревне. В октябре 1842 года Бестужев предпринял по просьбе жены генерал-губернатора Руперта кратковременную поездку в Верхнеудинск для завершения портретов ее детей.

Известно, что, живя на поселении, Николай Александрович несколько раз принимался рисовать виды Селенгинска, Посадской долины и своей усадьбы. Однако хозяйственные заботы все время отвлекали от окончания начатых работ. В своих воспоминаниях М. А. Бестужев сетовал, что «брат, нарисовавший акварелью так много прелестных видов Читы и Петровска, не оставил ни одного Селенгинского, хотя имел твердое намерение сделать их несколько и даже часто приготовляя все необходимое для выполнения. Уверенность, что это всегда можно сделать, была причиною, что ничего не было сделано». Тем не менее художник-декабрист все же сумел занести в свой походный (темно-коричневый тонкий кожаный переплет) альбом зарисовки забайкальских пейзажей, виды бурятских юрт, сцены хозяйственных занятий, отдельные предметы этнографии. Известно и несколько глазомерных планов окружающей местности, выполненных по просьбе родных.

Любопытно, что на создание живописной картины Н. А. Бестужева не подтолкнул даже приезд известного польского художника и революционера Леопольда Немировского, некоторое время жившего вместе с хозяином и коллегой по искусству в одной избе. Николай Александрович лично выбрал удобное место под скалой, сам устроил ему складной столик и укрепил зонтик от палящих лучей солнца. А когда польский художник обосновался здесь на целый день, Бестужев носил ему из дома чай и обед.