Читаем Декабристы полностью

В 1821 году, одновременно с образованием Южного общества, был создан его руководящий орган — Директория. Первоначально в ее состав вошли два человека: ротмистр Павел Иванович Пестель, адъютант командующего 2-й армией генерала Петра Витгенштейна, и генерал-интендант той же армии коллежский советник Алексей Петрович Юшневский[1].

Пять лет спустя император Николай I по-разному оценил степень вины южных директоров: Пестель был казнен, Юшневский оставлен в живых и приговорен к вечной каторге. По-разному оценивали их деятельность современники: Пестель — герой множества мемуаров как участников заговора, так и весьма далеких от него людей; имя Юшневского едва ли десяток раз встречается в воспоминаниях товарищей по каторге и сибирских знакомых. Соответственно, и историки, описывая движение декабристов, посвящали и посвящают первому статьи и монографии{19}. Второй же лишь упоминается на страницах отдельных посвященных декабристам исследований. О нем существует только одна биографическая работа — опубликованная в 1930 году на украинском языке статья В. М. Базилевича{20}, представляющая собой свод опубликованных к тому времени данных о Юшневском и выдержек из его следственного дела, тогда еще не изданного.

Следственное дело Юшневского с тех пор опубликовано{21}, а статья Базилевича давно вышла из активного научного оборота. Личность Юшневского совсем не вызывает интереса у исследователей — и тому, конечно, есть свои причины.

Во-первых, слишком велика разница между ним и Пестелем, теоретиком декабризма, автором программного документа Южного общества, с чьим именем связаны практически все основные вехи истории заговора. Естественно, что практически не замеченный современниками Юшневский таким «послужным списком» похвастаться не может.

Во-вторых, несмотря на высокий пост в армейской иерархии, Юшневский был человеком штатским, ни дня не находился на военной службе. И во главе движения, состоявшего почти сплошь из военных, он смотрится достаточно странно. Исследователи предпочли согласиться с известным показанием Пестеля, что Юшневский «всё время своего бытия в Союзе в совершенном находился бездействии, ни единого члена сам не приобрел и ничего для общества никогда не сделал», тогда как себя Пестель называл на следствии «деятельнейшим директором», тем самым лишний раз подчеркивая «бездеятельность» Юшневского{22}.

Анализируя основные вехи биографии руководителя Южного общества, С. Н. Чернов пришел к выводу: «Рядом с Пестелем стоял нерешительный и уклончивый Юшневский, готовый и не умеющий уйти из заговора и революции, осторожно и обыкновенно молча, но постоянно, когда умел и мог решиться, противодействующий Пестелю»{23}.

Из подобной трактовки взаимоотношений двух «южных директоров» возникает множество вопросов. Зачем Пестелю, яркому и авторитарному лидеру, понадобилось терпеть рядом с собой в Директории человека, бесполезного для «общего дела», от которого к тому же всё время приходилось ждать противодействия? Да и так ли уж бесполезен был Юшневский? Согласно тексту приговора, он управлял Южным обществом «вместе с Пестелем с неограниченною властию»{24}, за что, собственно, и был осужден на вечную каторгу.

Тогда выходит, что Пестель, давая показания о бесполезности Юшневского для заговора, сознательно вводил следователей в заблуждение. Но он не был замечен в стремлении выгораживать на допросах своих единомышленников — за исключением тех, которые имели непосредственное отношение к подготовке восстания в армии. Значит, Юшневский относился к их числу. Тогда в чем же всё-таки заключалась его реальная роль в заговоре?

Попытаемся дать ответы на эти и подобные вопросы.

Собственно, различное отношение современников и потомков к южным директорам было предопределено задолго до того, как они вошли в тайное общество. По своему рождению они принадлежали к совершенно разным кругам русского дворянского общества. Разным было всё: семьи, в которых они выросли, учебные заведения, в которых учились, служебные дороги, которые прошли.

Павел Пестель появился на свет 24 июня 1793 года; в 1826-м, незадолго до казни, ему исполнилось 33 года. По рождению он принадлежал к кругу высшей петербургской бюрократии. Его отец Иван Борисович Пестель был крупным российским сановником с одиозной репутацией: в 1806–1819 годах он занимал пост генерал-губернатора Сибири. Современники называли Пестеля-старшего «сибирским сатрапом», согласно обвиняли в жестокости и взяточничестве, считали, что в годы его правления лихоимство в крае превысило все разумные пределы{25}. И хотя обвинения его в казнокрадстве и взяточничестве на сегодняшний день можно считать опровергнутыми, он на самом деле был жестким, даже жестоким администратором, привыкшим любыми средствами добиваться от подчиненных исполнения своих приказов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное