Декамерон 2 (СИ)

Восстание в Саргузах затянулось, и настоятельница Храма Бурь подозревала: борьба примет затяжной характер, пока одну из сторон не постигнет полное истощение. Сегодняшние события оборвали последние надежды на быстрый триумф. Значит, стоило пересмотреть приоритеты, чтобы в дальнейшем выбить преимущество Культу Скорпиона.

Ближе к закату Иоланта добралась до фешенебельного района Каналы. Дивора бойко спрыгнул с крыши книжной лавки на мостовую, одним рывком пересёк провал, где ещё этим утром стоял мост. Всюду, куда ни плюнь, чувствовался остаточный эфир от магии Земли. Должно было пройти некоторое время, прежде чем тот разойдётся в атмосфере, подхваченный корневыми потоками.

Земноводное принюхалось, ощериваясь. Уже тут фантом ощутил ещё один запах, который беспокоил чернокнижницу даже больше, чем какой-то Самум. Киаф-инквизитор. Он тоже побывал в Каналах. Его дух почти рассеялся. Причина проста: ренегат уже далеко ушёл, а союзник Иоланты остался здесь.

— Ищи, ищи, мой мальчик. Он где-то близко. — Дельмейка без конца гладила фантома по щетинистой холке.

Тот издавал гортанные гулкие звуки, с двойным усердием обнюхивая место состоявшейся дуэли. Дивора подобрался к руинам уроненного дома, стал карабкаться по обломкам, воротя нос от миазмов, что источали спёкшиеся гули. Наконец-то фантом нашёл Чезаре Стокко. Вернее, то, что от него осталось.

Его тело лежало на тротуаре у парапета, что отделял променад от канала. С того самого момента, как коснулось Каналы, солнце не покидало острова банкиров. Так что упыри, даже если сильно хотели, не тронули Самума. Он лежал, где его оставил Киаф.

Настоятельница легонько пнула тритона пяткой в бок. Лениво перебирая перепончатыми лапами, Дивора подобрался к поверженному террористу. Иоланта мягко, с любовью погладила по спинке тритона и велела ему:

— Подожди немного.

Она сползла с фантома и направилась к останкам террориста. Тритон заурчал и припал к земле, наблюдая за тем, что будет. Вполглаза. Он давно уже не лакомился, а беготня по саргузским крышам отнимала столько сил! Сами собой слипались веки.

Чернокнижница встала над литомантом, внимательно его изучая. Она слегка склонила голову набок, размышляя над участью Самума. Пухлые красные губы её изогнулись в снисходительной, слегка опечаленной улыбке.

Ренегат неподдельно восхищал её. Мало кто из простых смертных за Экватором способен расправиться с чародеем так же, как Альдред. Ни у кого и рука бы не поднялась. А если бы нашёлся такой безумец, его жизнь оборвалась бы в миг.

Впрочем, дезертира нельзя было назвать всего лишь человеком: в нём всё больше проявлялось хладнокровие Бога, от которого он происходил. Его безжалостность. Его жестокость. Его кровожадность. И если Семь Лун сойдутся в согласии, со временем беглеца будет не отличить от небожителя, что ему покровительствует. Потому-то Альдред Флэй должен дождаться Вознесения. Занять место, уготованное ему Пантеоном.

Хотя в Саргузах предатель Инквизиции был не единственным Киафом, именно он больше всех прочих здесь был достоин влиться в сонм дельмейских Богов.

Те или не знают о своей потенциальной причастности к построению нового мира на Западе, или настолько слабы и никчёмны в глазах покровителей, что Культ Скорпиона едва ли обращал на них внимание. Пока что.

Как ни крути, пути небожителей неисповедимы, волю их предугадать сложно, а до мнения даже таких, как Ио, дела им нет. Всё будет ровно так, как возжелает Пантеон.

Слышал бы её измышления Стокко… Чезаре бы тут же разочаровался в стезе, им избранной. Шутка ли, в игре Богов он, гроза Инквизиции на Полуострове, стал разменной монетой. Все его регалии разбились вдребезги при столкновении с «достойным» Киафом.

Террориста, мстившего Равновесному Миру за остракизм, дезертир забил голыми руками. Буквально до смерти. Какой позор…

Одежда скрывала многочисленные ушибы. Некогда прекрасное молодое лицо превратилось в один сплошной кровоподтёк. Зубы лежали в луже крови. Рукава укрывали раны, из которых уже перестала течь кровь. Но уж эфир — иссяк точно. Волосы испачкало в красном. Уши поломаны. На теле Чезаре Альдред не оставил ни одного живого места.

Зрелище собой Самум представлял не для слабонервных. Иоланта смотрела на это спокойно. Она представляла, как Флэй бил Стокко, уродовал его с хищническим остервенением. И её это даже заводило. Да. При любых иных обстоятельствах она бы влюбилась: содеянное руками ренегата доставило ей редкие эмоции. А это дорогого стоит.

Но Иоланта была не глупа, иначе бы не дослужилась до таких высот в Храме Бурь. Первостепенной для неё являлась священная миссия, за успех которой она отвечала непосредственно перед базилевсом. Быть может, в другой жизни, когда Равновесный Мир падёт, она вспомнит о своём восторге. В далёком будущем, где они оба вошли в Пантеон.

Иоланта хмыкнула и покачала головой, пускаясь в многозначительный монолог: