— Как же состязания? — сказала я. — Ни за что не поверю, что ты выбыл…
— Я передумал участвовать.
Мое сердце бешено забилось. Вдохнув, чтобы более-менее успокоиться, я задала еще один вопрос:
— Почему? А мэзы, столичные штучки, готовые ублажить победителя? Ты разве… разве не хочешь мэзу?
Зен рассмеялся, зло и коротко. Оборвав смех так же резко, как и начав, желтоглазый склонился ко мне так низко, чтобы мы соприкоснулись лбами, и проговорил в лицо:
— Это издевка, а не вопрос. Ты отлично знаешь, кого я хочу… Давно знаешь.
Несмотря на его угрожающий тон и напряженность ситуации, я не испугалась. Мне было не до страха, совсем другие чувства бурлили в груди, и довольно долго уже бурлили, если уж на то пошло... Эта ночь сработала как катализатор, вытащила их наружу, предъявила мне… Да еще и мэзы, эти чертовы мэзы... как представлю, что Зен с одной из них, так и передергивает. Вот она, ревность в чистом виде! Испытала на двадцать пятом году жизни...
Зен начал отстраняться, но я удержала его за руки.
— Постой… Я не издеваюсь. Я действительно хочу знать.
— Что?
— Почему ты здесь, когда все, что тебе нужно – снаружи.
— Все, что мне нужно – здесь, — отрезал он, и усмехнулся: — Так что возвращайся в комнату… пока можешь.
Зря он пугал меня.
— Думаешь, я стерва и мне доставляет удовольствие дразнить тебя и других мужчин?
— Ты нарываешься. Постоянно.
— А я думаю, нарываются все остальные. Я просто даю отпор.
— Да ну? Куда ты полезла сегодня? В Ниэраде толпы боялась, а здесь расхаживаешь, как течная сука, перед всеми!
— Это не я сука, это вокруг одни кобели, отупевшие от похоти! Мне в Мэзаве безопасность обещали, а на деле здесь хуже, чем в Ниэраде! Там хотя бы кристально понятный порядок!
— В Мэзаве, оказывается, плохо! Ужас-то какой! — притворно расстроился Зен, мастерски копируя кое-какие интонации Тредена, затем уже своим обычным голосом напомнил: — Тебя предупреждали, но ты не слушала.
Я вздохнула тяжело. Не хотела я, чтобы наш разговор снова свелся к спорам, но так оно и случилось. Уйти, что ли, действительно? Я развернулась к двери лицом, но почти сразу же обернулась к Зену.
— Вспомни осень, лес… Что ты сделал в вечер, когда поймал нас? Ты сграбастал меня в свои лапищи и напугал до полусмерти, до столбняка… Если бы не Треден, то ты бы…
— Отпустил, — прервал он меня. — Ничего бы я тебе не сделал. Это было… помрачение. Я бы отпустил тебя.
— «Бы»? Но отпустил ты меня, только когда Треден крикнул. Для тебя это просто забытый фрагмент, ничего не значащий, а для меня – переломный. Именно тогда я поняла, что здесь, у вас, со мной могут сделать, что угодно, а я не смогу себя защитить. Знаешь, как это бьет по нервам? А дальше? Ты к Шариану нас притащил… ты держал меня, пока ведун лез руками в мое тело… Приволок к себе в лачугу, хотел сделать приманкой для гуи. Ударил меня по-мужски, со всей силы. Может, я и заслуживала тогда, но все же… Думаешь, это на мне не оставило следа? Да я… — мой голос задрожал, я и сбилась. — Боже… Я даже не знала, что беременна, когда угодила к вам! Ни вашего языка, ни уклада не знала! Все совершенно чужое! Беременной, слепой, оказаться черти где – ты можешь представить, каково это? Единственного человека, который ко мне с добротой отнесся, высекли плетью. А я крови-то и не видела до этого! Как бы я ни храбрилась, мне было СТРАШНО. Каждый день, каждый час. Каждое утро одна только мысль – что будет со мной сегодня? После этого у меня есть все основания тебя бояться! Но я не боюсь тебя. Больше нет.
Меня начало трясти; я совсем не думала, что разговор повернет в такую сторону, но не могла остановиться. А Зен молчал, пока я говорила, и не двигался. Только когда я закончила, шмыгнула и утерла слезы, текущие по щекам, он заговорил напряженно:
— Я ничего не забыл. Ни того, как схватил тебя, ни того, как за шею держал, ни того, как ударил… Я все отлично помню. Поэтому и торчу здесь сейчас под твоей дверью, поэтому готов сражаться за тебя снова и снова, что бы ты ни вытворяла. Ты ошибаешься, думая, что я это делаю, чтобы тебя получить. Мне ничего от тебя не надо, Ира, никакой благодарности. Я просто хочу, чтобы ты добилась своего, чтобы выжила и домой вернулась, где бы он ни был.
— Как это произошло? — спросила я; слезы уже в голосе не звучали, да и на коже высыхали быстро.
— Что произошло?
— Когда мы перестали быть врагами?
— Разве ты не помнишь наш уговор в лесу? Не помнишь то рукопожатие?
— Помню, конечно. До того момента я была для тебя вещью, ты даже не смотрел на меня. Так что заставило тебя, такого крутого имперца, договориться с декоративкой? И не заливай про золото. Здесь не в золоте дело.
— Не в золоте, — кивнул Зен. — Наш мир проклят и очень жесток. Я еще в детстве перестал удивляться и всю дальнейшую жизнь заставлял себя не жалеть декоративок, беглецов, казненных… Есть моя жизнь и есть чужие; так я жил. Но не настолько я ублюдок, чтобы не дать изможденной девчонке даже шанса на спасение.