Декоративка. Книга 2

 — Даже если тебе удастся меня отсюда вытащить, даже если будут все условия для побега, я не сбегу. Потому что мои останутся здесь, Флана. Зен, Тред, Млад, Арта…

 — Зен! — выплюнула Флана, и ее лицо перекосило.  — Всегда Зен! Всегда он! Ненавижу его!

 — А я люблю.

В этом мире мне еще не доводилось слышать, как кто-то говорит о любви. Но Флана отлично поняла, что именно я имею в виду. Ее глаза раскрылись, а затем сузились в щелки.

 — Это все он,  — прошипела она.  — Да-да, он! Правду говорят, что декоративки  все сломаны… ты жертва, его жертва! Он сделал тебя своей вещью, а ты и радуешься! Если бы не он, ты бы была совсем другой, ты бы жила как велит Вандерия, и ничего этого не случилось бы!

Я промолчала.  Ей и невдомек, что этот имперец как раз таки сделал все, лишь бы я не стала вещью. Странностям моего поведения и вызывающей непримиримости характера она нашла одно-единственное объяснение – Зен. Ей самой все дал Вазраг, ее сформировал и травмировал Вазраг, и она подумала, что и я такая же – сформированная мужиком, что-то не самостоятельное, а производное, жалкое, поломанное… Не раз ведь в ее разговорах это проскальзывало.

 — Я расскажу ей все!  — решила Флана, и резко поднялась.  — Расскажу Ванде, что ты зависима от Зена и делала все по его указке! Она поймет, она простит! Она отправит тебя в столицу к Великой матери и та тебя излечит!

 — Нет, Флана, ты сделаешь только хуже!

 — Я спасу тебя! Я теперь все понимаю! И она поймет!

 — Флана!  — я попыталась ее задержать, но всадница  уже убежала, а двое сопровождающих ее мужчин оттолкнули меня внутрь комнатушки, и, выйдя за дверь, снова заперли.

Я слышала, как они переговариваются; им велено не отходить от моей двери…

  — Ох, Флана,  — простонала я, и опустилась на холодный пол.

Через час-другой ко мне  снова зашел Драган, наверняка с посланием от мэзы.  Я посмотрела на него безо всякого выражения и подумала о том, что к вечеру совсем ослабею – виски давило,  плечо, отдавленное Вазрагом, болело, крутило от голода желудок, сильно хотелось пить, да и моральный настрой действовал угнетающе, отравлял. 

Драган кивнул  на дверь охранникам, и те послушно  вышли, оставив нас наедине. Это меня не удивило: ему-то, правой руке Вандерии и крепкому мужчине, можно доверять и можно оставить со мной.  И все же почему он захотел поговорить без свидетелей?

Мужчина потоптался нервно у двери, и подошел ко мне.  Сунув руку куда-то себе в жилет, он достал  что-то в полотне, и протянул мне.

 — Что это? — настороженно спросила я.

 — Лепешка и сыр.

 — Отравлены?

 — Нет.

 Я и не подумала протянуть руку и взять еду. Драган вздохнул и сунул сверток туда, откуда взял, затем нервно оглянулся на дверь, прошелся немного по комнатушке –два шага в сторону, разворот, и снова два шага – и, оказавшись в изначальной позиции, посмотрел на меня.

Если не считать того «волшебного стеклышка», я уже настолько привыкла к жизни без очков и четкой картинки, что  не замечала, насколько у меня плохое зрение – воображение и память дорисовывали  расплывающиеся фрагменты, детали, дополняли образы, и я как будто действительно видела  издалека.