Декорации

Ильза заказала себе горячий напиток и заняла место в самом углу наискосок от входа, сев спиной к стене, чтобы видеть каждого входящего гостя. Не прошло и пары минут, как к ней подсела женщина, лет пятидесяти и, как заключила журналистка, заметно измотанного вида, что был вполне оправдан ее профессией. Она была одета в больничный халат поверх обычной кофты, по всей видимости, только-только уйдя со смены или же попросту на обед, что, разумеется, было вполне естественно для места, где каждый третий человек – это работник больницы. Женщина была невысокого роста и очень стройна для своих лет. Седые волосы она затянула в крепкий пучок на затылке, а короткие ресницы слегка подкрасила черной тушью – она явно следила за собой. Но больше всего в ней притягивали ее глаза – с мелкой россыпью морщин вокруг, они казались Ильзе самыми добрыми и теплыми их тех, которые она видела в своей жизни.

– Здравствуйте Ильза, меня зовут София, – уверенно произнесла она, всем своим видом показывая уверенность в своем решении прийти на эту встречу, – у меня не много времени, так что я перейду сразу к делу… если вы конечно не против, – добавила она, как будто для приличия.

– Конечно, я готова вас выслушать, иначе бы не пришла.

– Отлично, уже рада нашему, так сказать, взаимному пониманию. Вы наверняка уже слышали официальное заявление, – Ильза кивнула, – и прекрасно понимаете, не хуже, а даже лучше меня, как работает пресса. Нам четко и ясно дали понять о брошенных силах на спасение людей и восстановлении контроля над территорией, но почему-то просят лишь смиренно сидеть и ждать, в то время, пока множество таких, как я, не готовы выжидать плохих новостей, а сами хотят взяться за поиски.

Пришла официантка, и за столом сразу же наступило молчание, пока та не поставила на стол кофе и не ушла. Ильза взяла напиток и сделала краткий глоток.

– Ну, граница Природных земель под контролем властей, они никого не пустят и, возможно, не выпустят, пока не захотят. Все же, заборы эти были давно поставлены, но теперь у них чуть иное назначение.

– Да, да, вы правы, я это прекрасно знаю! – Немного резко выпалила София, чему сама же немного удивилась, – они сказали это во всеуслышание, у нас в больнице даже пришло уведомление – не поднимать провокационные вопросы в пределах учреждения, так как это подстрекает к панике.

– Ха, ну, этому я не удивлена ни разу. Вы говорили, ваша дочь работала там, верно?

– Да. Она там работала. Хотя, что уж таить, для нее это была мечта – вносить свой вклад в нечто большее. Но, знаете, мне было все равно. Я работала днями и ночами, чтобы заработать ей на образование, на курсы профессиональной подготовки, и она ни разу не подвела меня, ни разу…

– Скажи, а кем она работала в ЦРТ?

– Она работала заместителем директора Саламис. Да, знаю, должность высокая, особенно для ее возраста, но она заслужила ее, она работала больше всех, чем я каждый день горжусь.

– А почему вы остались работать в больнице? Ваша дочь легко могла обеспечить вам хорошую жизнь.

– Что вы, Ильза, она предлагала не раз, Кристина очень заботливая. Но я работаю уже почти тридцать лет, и за такой срок становишься единым целым с этим местом… срастаешься со стенами, если можно так выразиться. Я всю жизнь работала, что мне делать на пенсии… особенно сейчас, когда мое солнышко где-то там, а я не могу помочь. Именно работа не позволяет расклеиться, не позволяет… разочаровать ее, Кристину, потому, что я была примером для нее и не прощу себе, если поступлю не так, как она ожидает от меня, и как бы поступила сама, в этом я уверена полностью.

Почему-то Ильза не находила нужных под ситуацию слов, даже, как она поняла не сразу, некоторый гнев зародился внутри нее, за которым пряталось ненавистное ей ощущение несправедливости. Ненавистное не из-за естества своего существования, а непосредственно касающегося ее самой и ее матери, Ольги. Чем-то София и Ольга были похожи – обе работали, не щадя себя, обе тратили все оставшееся после смен время на воспитание детей, но все же у них было одно очень важное отличие: Ильза была для матери, скорее, рабочим проектом, нежели любимой дочерью. Такого сопереживания, такой любви, которую она наблюдала сейчас в глазах Софии, Ильза никогда не видела в глаза своей матери. Ее мать делала все, чтобы дочь ни в чем не нуждалась, но относилась к ней не более, чем как к дополнительной смене на работе. Требуя от Ильзы наивысших оценок и безукоризненного послушания, Ольга не чуралась строгих и крайне спорных методов воспитания. Ильза не воспринимала мать как любящего родителя, скорее, как воспитателя, иногда – даже надзирателя. Не говоря уже о том, что Ольга отчаянно пыталась построить свою личную жизнь – она приводила в дом нового кавалера, но, не успевала Ильза к нему привыкнуть, как очередная ссора или конфликт вычеркивали его из их жизни.

– Вы писали, о наличии у вас какой-то история, которую мне никто не даст, – проглатывая все неприятные чувства, всколыхнувшиеся с неожиданной силой, медленно произнесла Ильза.