Внимательно разглядывая мужчину, Соломона вдруг охватил ступор, ведь перед глазами снова всплыл вид братской могилы и ребенок, хоронивший отца. Все это мало связанно с тем, что он только что услышал и единственное, что пробудилось в нем сейчас – это желание не строить заново, а зачистить под ноль, чтоб забыть все ужасы и уже тогда начать сначала.
– Вечереет, поэтому я сделаю вот что: оставлю вам координаты, где сейчас располагается медицинский лагерь, там, возможно, вы найдете тех, кого ищете. У меня еще здесь есть дела. Вас же не смею более задерживать.
– Спасибо, – лишь это смог он произнести.
– Это меньшее, что мы можем. Не смею отвлекать, я продолжу свои поиски, – он поймал вопросительный взгляд Соломона, – мы хотим убедиться, что это строение или, точнее сказать, то, что от него осталось не будет захвачено и присвоено теми, кто и привел его в такое состояние.
– Еще раз спасибо вам…
– Эрхарт, – он улыбнулся, протянув открытую ладонь.
– Соломон, – они обменялись рукопожатиями.
Эрхарт развернулся и, направившись вглубь строения, так и не обернувшись к нему, молча махнул рукой своим товарищам, чтобы те шли за ним. Все последние события, происходящие с Соломоном, были из ряда вон – это, в какой-то степени, даже пугало его. Каждый раз, делая шаг вперед, он знал, чего ожидать или, хотя бы, примерно предполагал, в каком направлении будут двигаться события. Но сейчас он был в замешательстве – в конце концов, последнее, что он ожидал встретить в этих землях – так это цивилизованное общение. Он не принижал интеллект или воспитанность здешних жителей, но когда ты находишься практически на поле боя, то дипломатия и понимание – несколько удивляют. Но, держа путь к недавно полученным координатам, Соломон всё же частенько ловил себя на мысли, что его новый знакомый – Экхарт – не так прост, как кажется, и стоит глядеть в оба.
Двигаясь к забору, который когда-то защищал людей, а ныне напоминал расплавленный лист, аккуратно обнимающий поваленные деревья, Соломон заметил остатки небольшого деревянного дома – практически разрушенное сооружение, лишенное крыши и почти всей высоты стен – он знал его, это был дом Майи. Она жила здесь, отдаленно ото всех, в небольшом убежище, позволяющем ей оставаться со своими мыслями и спокойно встречать рассветы и закаты. Желание заглянуть под обломки терзало его, конфликтуя с уважением к памяти усопшей, твердящим в ответ, что не стоит бередить еще не зажившую скорбь. Так он и поступил – скрепя зубами, делая глубокий вдох, а за ним и выдох: решение было принято. Он воздал Майе должное и не стал тревожить ее дом, как и ее вещи. Соломон чувствовал, как боль от гибели Майи придает ему сил идти дальше, как раз в сторону поднявшегося сильного ветра, который почти подталкивал его двигаться вперед.
Итан
Бенджамин ехал к своему старому другу, думая лишь об одном – станет ли он обсуждать смерть Майи. По вполне понятным причинам, именно эта тема, а не улики Эобарда, занимали его голову при мысли о встрече с тем, кого он не видел уже три года. Майя и Итан были знакомы еще задолго до того, как Бенджамин появился в их жизни. Тот факт, при котором Итан, никак не отреагировал на ее смерть: не посетил похороны, не связался с Бенджамином, не подал хоть какой-то знак, пробуждали подозрение в адекватности человека, ушедшего в изгнание. С того момента, как Эобард, Бенджамин и Итан заперли Кассандру под замок, никому не рассказав про ключ, последний из них попросту испарился. Дабы не подстрекать население, Итан исчез со всех радаров, не появлялся ни в обществе, ни где-то еще. Он просто ушел после того, как Кассандра обрела клетку, все обвинения были сняты, а судебные разбирательства закрыты. Все же для них важно было сохранить порядок, а Итан Майерс – слишком неординарная для простых решений фигура. Как недавно открылось Бенджамину, он заключил сделку за спиной у всех, и, что вполне логично предположить, наверняка не одну. Последние три года, Итан не покидал, насколько известно, своего дома, в отдаленном от города районе, где среди дорогих особняков была и его, на удивление, скромная крепость. Бенджамин не заметил, как пролетело время, за которое он так и не поинтересовался состоянием друга, но одно ему было известно, причем из нескольких источников – Итан Майерс переживает не лучшее время, в одиночестве, видясь лишь с психотерапевтом, под официальным домашним арестом, который, стоит заметить, служил, скорее, для отмашки перед всеми.