Дела адвоката Монзикова

– Да, хрен его знает, я сейчас, если честно, то и не упомню всех статей-то. Много их было у меня… Вон на конференции нашей, вот, это самое, значит, на этой… ну, как его там? А, блин, вспомнил, у этих, вот, значит, у прокуроров была конференция и я там был! – не без гордости заметил Пургенов.

– Ну, ладно, мне уже многое ясно, давайте перейдем к Вашей диссертации, да? – и профессор достал пачку дорогих сигарет и закурил.

При входе в его кабинет висела большая, очень красивая табличка с надписью «У нас не курят! Штраф – расстрел».

Анатолий Николаевич достал из своего портфеля большую пачку бумаги, на каждом листе которой было что-то напечатано мелким шрифтом. Было сразу видно, что Пургенов пришел на встречу не с пустыми руками, и, что ему было что показать. Но было так же видно и то, что он не имел никакого понятия о написании диссертаций, о тех требованиях, которые предъявляет ВАК к квалификационным научным работам.

У Глазунова хватило терпения и такта, чтобы не послать Пургенова на три буквы, хотя желание было столь огромно, что Михаил Афанасьевич, сильно закашлявшись, ещё долго не мог придти в себя.

Возможно, эти строки и не столь захватывающи, как, например, сцены с проститутками в стриптизбаре или сцены поимки особо опасных преступников. Но это лишь только на первый взгляд.

Как назло, Пургенов был сильно простужен и из носа его обильно текли сопли. Носового платка или салфетки у него не было, а высморкаться было крайне необходимо. Пару раз он делал глотательные движения своих выделений, несколько раз он потихоньку сморкался в руку и, затем аккуратно вытирал выделения о ножку своего стула. Но долго так продолжаться не могло и, в конце концов, случилось то, что повергло профессора в шок. Пургенов неожиданно, вдруг, чихнул. Из носа вылезла здоровенная козявка, если не сказать козявища. Липкая, серо-зеленого цвета, с пузырями – она легла одним концом на подбородок, а другой – самый толстый – застрял в ноздре. Пургенов попытался её втянуть обратно, но отчаянное шмыганье носом желаемого результата не дало, и тогда он, не долго думая, зажав левую ноздрю указательным пальцем левой руки, прицельно высморкался в полупустую корзину для мусора, что стояла в двух метрах от него. Сделал он это залихватски быстро и предельно точно. Сопля, как снаряд, с силой ударилась в стопку бумаг с таким треском, что профессор даже подскочил в своем кресле. Воцарилась тишина. Первым заговорил Пургенов.

– Вы, тут, это, вот… – и он показал на свои бумажные опусы.

– Простите, не понял?! – профессор понемногу стал приходить в себя после шока от действий Пургенова.

– Ну, Вы посмотрите, значит, пожалуйста, а я, если что, так я – быстро. У меня на работе есть компьютер и сканер. – Пургенов внимательно, слегка исподлобья, поглядывал то на профессора, то на сильно потрепанную пачку своих бумаг.

Ещё минут пять они не то торговались, не то беседовали, после чего профессор вежливо указал Пургенову на дверь, сославшись на свою занятость и срочность выполнения одного важного поручения своего руководства.

На следующее утро Пургенов позвонил домой Глазунову. Тот уже не спал. Погуляв с собакой и за утренней чашечкой кофе он без деталей рассказал о вечернем знакомстве с Пургеновым.

– Да пошли ты его на х..! – резюмировала супруга. – Ты что, себя не уважаешь, икшаться с такими придурками?

– Послушай, ну что ты так кипятишься? – Михаил Афанасьевич пытался окончательно разобраться с нелегким для себя вопросом – что же все-таки ему делать с Пургеновым.

– Миха, ведь скоро ты поедешь в санаторий, да? – уже сменив гнев на милость, нежно щебетала профессорская жена, – И надо будет тратиться! Да, да, тратиться, и покупать билеты, откладывать деньги на всякое там разное, ну ты понял меня?

– Так что, ты считаешь, что надо ему так и сказать, чтобы он сразу же все и понял?

– Ну, да! Ты ему не просто намекни, а скажи, что так, мол, и так. Что надо вот то и то, что он должен это все сделать к… – и жена задумалась, т. к. не могла быстро сообразить, сколько же дней надо дать Пургенову на сбор и передачу её мужу денег. – Ну, скажи ему, чтобы он тебя порадовал, например, к послезавтра.

– А сколько ему сказать? Как обычно или…, – но договорить профессор не успел, т. к. зазвонил телефон.

На проводе был Пургенов. По телефону он говорил гораздо лучше, чем вживую. Минут пять, а может и больше, он извинялся за столь ранний звонок и за свою настойчивость. Затем он перешел к делу.

– Михаил Афанасьевич, я вот что звоню Вам, я хотел узнать Ваше мнение по поводу моей диссертации. И если что от меня надо, то я ведь, пожалуйста! Вы только скажите и я всё сделаю, да.