Дела адвоката Монзикова

– Ну, раз Вы перешли к делу, то я Вам тоже всё выложу на чистоту и не буду с Вами играть в прядки. Всё, в принципе, возможно. Да, и можно через года два-три выйти на предзащиту, а потом, может быть и на защиту, да… Но надо иметь в виду, что всё это очень и очень непросто! Ведь всё, что Вы мне оставили – это, практически, ничего. То есть, надо всё писать заново и совсем иначе, совсем по-другому. Да! А то, что Вы сделали – это, разумеется, хорошо, очень даже неплохо, но! Но это всё не то, что нам нужно, да, – профессор пытался говорить спокойно, но ему всё время мешала его жена, суфлировавшая только одно и тоже – «… пять тысяч долларов, пять тысяч долларов, для начала. Ты понял, пять тысяч долларов?»

– Да, да, – только и промямлил Пургенов.

– Так вот, молодой человек, я на следующей неделе уезжаю в санаторий, почти на месяц и мне, разумеется, нужны деньги на отдых, – профессор сделал продолжительную паузу, но, не услышав никакой реакции на другом конце провода, он продолжил, – мне надо пять тысяч долларов. Понимаете меня, да?

– Да, да, понимаю. То есть мы с Вами сможем опять встретиться, когда Вы уже вернетесь из санатория? – наивно спросил Пургенов.

– Да нет же, – уже начиная раздражаться, ответил профессор, – нет, мы можем встретиться, например, завтра!? Вы успеете к завтрашнему дню?

– Нет, завтра я никак не смогу, а вот послезавтра – это можно. Только, это самое, значит, хорошо бы, это самое, вечером, а? – Пургенов как-то сразу же повеселел.

– Ну, хорошо, послезавтра, так послезавтра. Так и быть, послезавтра в 19⁰⁰ я жду Вас у себя дома. – Профессор даже как-то по-юношески начал постукивать левой рукой по журнальному столику, за которым он разговаривал по телефону.

– Мила! Давай-ка мы с тобой побалуемся красной икоркой! Клиент уже созрел! – радостно потирая маленькие пухленькие ручки, Михаил Афанасьевич, шумно шаркая по полу, ринулся на кухню.

– И ты уверен, что этот Пукин… – супруга уже делала бутербродики с икоркой.

– Не Пукин, дорогая, а Пургенов, – поправил с нежностью свою жену профессор.

– Ну, не важно, Пургенов, Пукин. Какая разница? А он, этот самый Пургенов, не кинет тебя? – и супруга с хитрецой посмотрела на мужа-кормильца. Ведь она, окончившая в бытность доцента Глазунова институт, выйдя за него по расчету замуж, так ни дня и не работала, а жила на полном иждивении своего мужа – отца двоих их совместных и еще двоих, от его первого брака, сыновей.

– Нет, Милочка! Хоть этот Пургенов и полный кретин, но за 10000 баксиков я из него ученого то сделаю, хо-хо-хо! Уж поверь мне, солнышко, он ещё и на даче у нас поработает! Покопает, покопает. Обязательно покопает, а куда он денется? Ведь это же ему надо быть кандидатом? Да? Или я в этой жизни уже ничего не понимаю?! – Михаил Александрович уже хотел, было, достать коньяк, но подумал – и правильно сделал! – пить сутра – дурной тон!

– Да, икорка-то – что надо! Хорошую икорку-то нам прислал этот грузин, который у тебя защищался.

– Ну, вот, видишь, и икорка тебе нравится?! А помнишь, как ты его тоже не воспринимала всерьёз, помнишь? – и Михаил Афанасьевич принялся уплетать третий бутерброд, где масло, намазанное с палец, не просматривалось из-за толстенного слоя икры, нет-нет, да и падавшей то на халат, то на стол, то вообще на пол.

* * *

– Милочка! Открой, пожалуйста, дверь! Звонят! Наверное – это Пургенов. – Михаил Афанасьевич, лежа на диване с газетой в руках, пытался следить за выпуском новостей по телевизору и одновременно разговаривать с каким-то диссертантом по телефону.

– Миша, открой сам. Я – не накрашенная! – Крикнула из ванной супруга.

В дверь кто-то настойчиво продолжал звонить. Когда Михаил Александрович, в халате и сигаретой в зубах, открыл дверь, то увидел стоявшего в резиновых сапогах, с большими заплатами, заляпанными грязью и прилипшей жухлой травой, кого бы Вы думали? – Пургенова. На его голове восседала широкополая, грязно-зеленого цвета старая фетровая шляпа. Длинный кожаный плащ-пальто с протертыми рукавами, сильно подпоясанный облезлым матросским ремнём с нечищеной бляхой, дополнял и без того нелепый облик потенциального соискателя. Кожаный портфель неопределенного цвета, протертый до дыр, был чем-то набит.

– Здравствуйте, господин Пургенов, проходите… – пролепетал ошарашенный увиденным профессор. Сигарета чуть было не выпала изо рта. – Откуда Вы, такой хорошенький? – Глазунов пытался тщательно разглядеть своего визитера при свете люстры в его прихожей.

– А я к Вам прямо с работы. Вот только с собакой погулял, дрова своей матушке занес и к Вам. – Пургенов снял шляпу, разделся и стоял в драных носках с портфелем в правой руке и каким-то полурваным полиэтиленовым мешком в другой руке.

– Ну, что же, проходите, пожалуйста, на кухню. Можете даже босиком, пол – с подогревом. Или хотите тапочки? – предложил, скорее ради приличия, профессор. От ног Пургенова исходил зловонный запах не стиранных как минимум год носков.