Дела и ужасы Жени Осинкиной

Вадим помнил, как ночью читал рассказ Демидова «Без бирки». О заключенном в колымских лагерях — как он поставил себе единственную цель в своей бесповоротно погубленной жизни. Цель эта была такая — избежать непременного гулаговского ритуала, совершаемого над умершим или застреленным. А именно — прикрепления к большому пальцу левой ноги покойника бирки с его «установочными данными»… Не хотел этот человек, чтоб ему прикрепили такую бирку, и все. В результате, после многих неудачных попыток, ему удается достигнуть своей цели. Он бросается, избежав пуль конвоиров, в эпицентр взрывов в сопках — погибает на глазах у всех.

В этом же рассказе Вадим впервые читал мучительные страницы, как везут из одного лагеря в другой, еще более тяжелый, на строительство очередного золотого прииска тех, кто никак не должен был в нормальной стране изнемогать и умирать от тяжелейшего физического труда. Даже сами зэки жалеют их. «Особенно жалели врачей. Вон поехал хирург-чудотворец, в прошлом доцент из университетской клиники, спасший своим ножом великое множество людей, вон низко опустил голову доктор, без всякого рентгена видевший, что у больного внутри…»

В последние дни Рыболовлев готовился к урокам о Великой Отечественной войне. И сейчас был занят началом войны — первым ее днем.

И вот что интересно — ну пора бы ведь, кажется, ему, учителю с таким стажем, отнестись к этому дню спокойно, с хладнокровием историка. Но не получалось, и все. Каждый раз вновь мучила его мысль о том, сколько же его сограждан погибло сразу, в этот первый день, на рассвете… Молодых, полных сил, еще только собиравшихся жить — бойцов и командиров на нашей длинной западной границе.

Укреплена она оказалась главным образом одним — их жизнями. Они их отдали.

Какое право имел полновластный правитель советской страны быть настолько не готовым к нападению?..

Почему? — снова, в который уже раз спрашивал себя учитель истории. И ведь давно уже знал — почему. Но сам собой наворачивался заново горестный вопрос. Почему так вышло, когда, кажется, в последние предвоенные годы в Советском Союзе только о грядущей войне и говорили, и писали книжки, и пели песни — как полетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут тяжелые танки, и линкоры пойдут, и пехота пойдет, и помчатся лихие тачанки?.. Слова песни 1938 года «Если завтра война» знаменитого советского песенника Лебедева-Кумача были известны перед войной каждому.

Танк наш, Т-34, замечательная машина почему-то никогда не поминаемого в многочисленные прошедшие дни Победы Михаила Кошкина, загрохотал в полную силу только к середине зимы. Пехота пошла — и полегла на полях России. Легла под гусеницы господствовавших в первые месяцы на этих полях немецких танков «Тигр»… Самолеты — сколько их не поднялось в воздух с аэродромов, разбомбленных в первую же ночь войны?.. Об этом больно было историку Рыболовлеву и вспоминать, и рассказывать детям. «И помчатся лихие тачанки» — об этом и говорить нечего. Ребенку ясно насчет коней и тачанок во Вторую мировую.

А 22 тысячи поляков, которых, поделив с Гитлером Польшу, Сталин вывез из нее и затем отдал приказ расстрелять в Катыни под Смоленском и в лагерях на Украине?.. Вадим Рыболовлев предлагал своим ученикам вдуматься в эту страшную цифру.

Потому что он точно знал — если не вдумаются сейчас, в четырнадцать-пятнадцать лет, пока еще живо работает воображение, то, скорей всего, и не вдумаются уже никогда.

Большинство расстрелянных — безо всякой вины, даже без видимости суда — были кадровыми польскими офицерами, рвавшимися воевать с Гитлером. И эти опытные боевые офицеры полегли с советской пулей в затылке. А вместо них пошли летом 1941-го «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой», воевать в свои восемнадцать лет не очень-то умевшие…

В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Сережка с Малой Бронной
И Витька с Моховой…

Песню эту на стихи Евгения Винокурова Вадим Силантьевич не мог слушать спокойно.

Главное дело — когда, сговорившись с Гитлером, Сталин захватил Прибалтику, он ведь этим и в военном-то отношении — про этику уж не говорим — ровно ничего не выиграл! Война-то потому и началась сразу, в первые же минуты на нашей границе, что Сталин своей сделкой придвинул нас к Гитлеру вплотную! А то пришлось бы немецкой армии еще хоть несколько часов двигаться по буферной зоне Прибалтики. И успели бы советские приграничные части подняться ночью по боевой тревоге! Самолеты успели бы взлететь — а там еще бабушка надвое сказала, кто кого в воздушном бою… И у нас пилоты были нисколько не хуже прославленных немецких асов.

Только из-за Сталина — для историка Рыболовлева не было в этом сомнений — погибло в первую же ночь несчитанное количество бойцов из воинских частей, стоявших на границе. И потеряно было колоссальное количество техники. Потом руками двенадцатилетних детей производили ее за Уралом…