Дела семейные

Мама бежит за ним, встревоженно спрашивая, был ли у него разговор с Мурадом, чем закончился и не нужно ли отцу его лекарство от стенокардии?

– Я не желаю доставлять парджатке, иноверке, удовольствие видеть, как я ссорюсь с сыном. У него хоть хватило совести уйти, когда он меня заметил. Но погоди, пусть он только домой вернется!

Угрожающий тон пугает маму перспективой грандиозного скандала. Следующий час она проводит на кухне, чистит и нарезает овощи, готовит обед, нервничает и качает головой, пока не раздается звонок в дверь. Мама быстро вытирает руки и бежит в гостиную, чтобы отец и сын не встретились один на один.

Она входит в гостиную, а дядя Джал складывает газету и уходит к себе. Я чувствую, как маме хочется сказать: «Не уходи, это же и твой дом!» Но она решает промолчать.

– Ну, так что скажешь? – начинает отец, когда Мурад входит.

– О чем? – невинно вопрошает Мурад.

– Та девушка. Кто она?

– О, ты про Анджали – она из нашего колледжа. Мы дожидались друзей.

– Ты всегда целуешься с девушками в ожидании друзей?

Тут, спохватившись, отец понижает голос. Он садится на диван, указывает Мураду на кресло напротив.

– Я не хочу, чтобы мы кричали друг на друга. Это очень серьезно, и я прошу внимательно слушать меня. Эта дружба…

Он откашливается, подыскивает слова.

– Твоя связь с этой девушкой невозможна.

– Какая связь? – Мурад смеется. – Я же сказал, мы просто дружим.

– Девушка, с которой так целуются, не может быть просто другом! Или у тебя с ней роман, что недопустимо, или ты с ней просто развлекаешься, что уже совершенно недопустимо.

– Она тоже развлекается.

Отец хватается за голову.

– Ребенок думает, что игра со спичками – это развлечение. Но мы-то не можем допустить этого. Твои отношения с ней ни к чему не приведут, счастливого конца не будет.

– Мы не думаем о таких вещах, о’кей?

– Видишь? – взывает отец к маме. – Он слышать ничего не желает! От мелочей до серьезнейших вопросов – он ни слова выслушать не хочет!

И снова принимается за Мурада.

– Я предупреждаю тебя: здесь не может быть компромисса. Нормы, законы нашей религии абсолютны, эта индуска не может быть твоей девушкой.

– Это просто предубеждение.

– Ничего подобного. Мой лучший друг был маратх, Вилас Ране, писец. Помнишь, он давал мне книжки с картинками для тебя, когда ты был маленький? Дружить можно с кем нравится, с человеком любой расы или религии, но серьезные отношения, брак подчинены другим законам.

– Почему?

– Потому, что мы – чистая персидская раса, уникальное явление на этой планете, а смешанные браки разрушают ее.

– Ты считаешь, что ты выше других?

– Ниже или выше – вопрос не в этом. Чистота есть добродетель, которая заслуживает того, чтобы ее сохранять.

Теперь Мурад обращается к маме:

– Видишь? Доказательство того, что он фанатик. У Гитлера были те же идеи насчет чистоты, и смотри, что вышло.

Отец выходит из себя. Больше из-за обиды, чем из-за Мурадова упрямства. Отец кричит, стучит кулаком по чайному столику, жалуется на боли в загрудине и наконец в изнеможении откидывается на спинку дивана. Он жалобно бормочет:

– Как могут братья быть такими разными, посмотри на Джехангла: послушный, старательный, любящий, и посмотри на этого – тоже ведь мой сын, а ведет себя как законченный негодяй, кем это надо быть, чтобы родного отца обозвать именем самого большого чудовища двадцатого века?

– Правда, Мурад, – говорит мама, – тебе должно быть стыдно! Нельзя называть отца Гитлером.

– Я и не называл. Вы что, не слушаете? Я сказал, что у него были те же самые идеи насчет чистоты.

Отца семантика не интересует.

– Просто чтобы ты понял разницу, я тебе советую подумать, что выделывала с тобой под лестницей эта иноверка. Девушка из парсов никогда не допустила бы ничего подобного.

– Как умилительно, – фыркает Мурад, уходя к себе. – Можешь разглагольствовать дальше.

Я остаюсь в гостиной, уткнувшись носом в книгу. Мне не хочется говорить отцу, что он ошибается. Фара Арджани с первого этажа – правнучка покойного мистера Арджа, того, кто когда-то враждовал с дедушкиным отцом. На прошлой неделе мы с ней оказались вдвоем в лифте. Мы с ней смеялись, я поддразнил ее, она меня толкнула, я толкнул ее – и скоро мы оказались в объятиях друг друга, прижимаясь и целуясь. Я схватил ее за грудь и, если бы не открылась дверца лифта, она дала бы мне залезть рукой под ее футболку.

Мама пытается урезонить отца:

– То, что Мурад делает, – это совершенно естественно. Через неделю ему исполняется восемнадцать, девятнадцатый год пойдет. Сколько можно относиться к нему как к мальчику?

– Пока не будет вести себя как мужчина. Пока не поймет свои обязанности в качестве парса.

Мама стискивает руки и смотрит на горку со святынями, на мигающий огонек пластмассового афаргана, будто ожидая божественного вмешательства.

– Мне хорошая мысль пришла в голову, Иездаа. Относительно твоего друга-писца.

– Что за мысль?

– Вам с Мурадом трудно спокойно разговаривать. Он говорит глупости, ты сердишься, начинается ссора.

– Моя ли в этом вина?