Дела семейные

– Ты тоже мог бы остановиться, сказать что-то типа: плохие вести, мужайся. Предупредить его, как доктора делают.

– Большая разница, Йезад. Доктор при этом не нарушает клятву Гиппократа. На самом деле доброта и сострадание – это его врачебный долг. А если бы я попытался смягчить удар, подготовить к нему слушающего, это было бы предательством, злоупотреблением его доверием.

– Да брось ты! Доброта – предательство?

В тоне Виласа появилась запальчивость:

– Когда мне вручают письмо, это священный акт доверия. Я беру на себя обязательство прочитать слова так, как они были бы прочитаны его собственными глазами, будь он грамотен. И это нерушимый договор между нами: ни одно слово не может быть добавлено, выпущено или искажено.

– Слишком серьезно ты к этому относишься. В худшем случае это чуточка лжи во спасение.

– Есть вещи, к которым только серьезно и можно относиться! – Вилас повысил голос: наверное, со стороны могло показаться, будто эти двое ссорятся на ходу. – Маленькая белая ложь во спасение не менее пагубна, чем большая черная ложь. А смешавшись, они дают великую серость двусмысленности, общество оказывается в море аморальности, расцветают коррупция, все гниет, все приходит в упадок. Вот в такое время мы и живем. Все распадается, потому что никого не волнуют частности и ни к чему не стоит относиться серьезно.

Вилас почувствовал, что завелся сверх меры.

– Извини, Йезад, ты, наверное, думаешь, что я свихнулся на этих письмах. У тебя своих проблем хватает и без чужих семейных трагедий.

– Нормально, мои проблемы кажутся мелкими по сравнению.

– Ну, это сейчас! Вечером придешь домой, увидишь, как мучается тесть, как бьется твоя жена, начнешь думать, чего недодаешь детям, и бремя твое опять сделается тяжким. Горести мира не утешат тебя.

– Ну, спасибо, поднял ты мне настроение.

– Будешь еще в «Кубышку» играть?

Йезад нахмурился и пожал плечами:

– Не хотелось бы. Если на работе прибавят денег, не понадобится ходить к этой вещунье.

– Терпение, мой друг. Терпение внутри тебя, рупии мимо тебя. А ты мимо рупий. Смешно?

– До чрезвычайности. Внутри ли, снаружи ли – умные люди должны уметь заработать деньги, когда нужда прижимает.

– Не годишься ты на это. В жульнической-то культуре!

– Это почему?

– Потому что так воспитан, потому, что веришь в порядочность и честную игру.

– Ты прямо как Капур с его белибердой насчет честности парсов.

– Это не белиберда. Мифы творят реальность. Штука в том, что были времена, когда жизнь в соответствии с определенными мифами сослужила отличную службу вашей общине. А при нынешнем состоянии общества те же самые мифы могут сделать многих парсов неудачниками. Даже англичане знали, когда держаться в рамках мифа «это не крикет, старина», в смысле: неспортивно ведешь себя, – а когда ударить ниже пояса.

Оба рассмеялись, но Вилас все не унимался:

– Ясное дело, теперь им придется расстаться с «крикетом», поскольку крикет уже давно не крикет, а грязный бизнес с букмекерами, взятками и договорными матчами, которые разбивают сердца нам, крикетолюбивым жителям субконтинента.

– Значит, ты советуешь мне стать таким же мошенником, как все?

Вилас с усмешкой покачал головой:

– У тебя не получится. Попробуй, если хочешь. Все равно останешься игроком в крикет.

Крикет, крикет… Йезаду вспомнились времена, когда они с Нариманом смотрели все лучшие матчи на стадионе «Ванкхеде». Чиф был настоящим болельщиком, не пропускал ни одной отборочной игры или «Ранджит трофи». Какое наслаждение сидеть рядом с ним, слушать рассказы о великих игроках прошлого, о гигантах, которых он видел в деле еще на старом стадионе «Брабурн», – Лала Амарнатх, С. К. Наяду, Виджей Мерчант, Полли Умригар…

Воспоминания наполнили его сердце глубокой печалью – теперь Нариман беспомощно лежит в постели. Даже не в собственной постели.

Как проходит время, все меняя. И его собственная жизнь – неприметно уходящие годы, ничего, кроме бесконечной скуки одного пустого дня за другим… И что же, так будет всю жизнь? Сорок три года – чего он добился? Даже в чертову Канаду не сумел уехать, чтобы начать там все сначала… дети так быстро подрастают – а им что он может дать? Ничего.

Йезад простился с Виласом, вошел в магазин, уселся на свой стул. Сгорбившись над столом, подперев подбородок рукой, он смотрел на улицу, где злобно ревели машины и автобусы, выбрасывая в воздух агрессию вместе с выхлопом, медленно тащась к развязке у Дхоби-Талао.

Он обрадовался, когда Хусайн отвлек его от мыслей, спросив, не желает ли он чаю.

Глава 10

Джехангир два дня обдумывал свой план и наконец по дороге в школу поделился с братом.

Мурад ответил, что, во-первых, соседи им никакую работу не дадут, а если дадут, так за такую ничтожную плату, от которой папе с мамой легче не станет.

– Откуда ты знаешь, сколько нам будут платить?

– Оттуда. Ты что, не слышишь, как они собачатся со слугами и как обращаются с ними?

– С нами они так не будут.

– С нами еще хуже будут, потому что мы дети.

Тогда Джехангир предложил другой план: продать свои книжки с картинками товарищам по школе.