Дела житейские (сборник)

Светлана Анатольевна оставила в больнице номер своего мобильного телефона, чтобы в случае чего с ней сразу связались. В ожидании этого самого «в случае чего», то есть сообщения о смерти матери, она всем и мужу и дочерям запретила звонить ей на мобильный по пустякам, чтобы лишний раз не дергаться, чтобы наверняка знать, если звонят, то только из больницы. Но прошел день, второй… Никаких звонков не поступало. Светлана Анатольевна успела уже более двух тысяч «сделать» на своих троечниках, а телефон все молчал. Зазвонил он лишь на пятый день и как раз в тот момент, когда шел педсовет.

– Все… это из больницы! – вслух с каким-то неестественным вдохновением произнесла Светлана Анатольевна.

Весь педколлектив только что с «пылом-жаром» обсуждавший свои насущные школьные проблемы… все враз затихли. Все были в курсе, что Светлана Анатольевна со дня на день ждет звонка о кончине матери. Она всех известила, что та безнадежна. Все, даже ее заклятые недруги выражали нечто вроде предварительных соболезнований. Конечно, по школе ходили разговоры, осуждавшие ее: мать последние дни доживает, фактически в коме, а дочь, вместо того чтобы рядом с ней находиться, тут со своих «платников» деньги сшибает. Светлана Анатольевна все эти разговоры в упор не слышала, то есть относилась к ним по своему, «фиолетово». Педсовет замер, остановился как лошадь, на скаку задержанная некой богатырской рукой. Все словно завороженные смотрели на Светлану Анатольевну, как она раскрывает свой телефон, нажимает клавишу «прием», и подносит его к уху:

– Да… это я, слушаю…

На глазах почти полусотни учителей, в подавляющем большинстве женщин… выражение лица Светланы Анатольевны из скорбно-спокойного, ожидающего «удара судьбы», трансформировалось сначала в растерянное… потом в удивленное… потом в злое, негодующее, раздраженное, в лицо человека неожиданно и жестоко обманувшегося в своих самых вожделенных ожиданиях.

– Что… не поняла?… Пришла в себя?… Как это стало лучше?… Но вы же говорили!..

«Что делать, что делать!?» – стучало в висках у Светланы Анатольевны. То, что мать «зацепилась» на этом свете сразу рождало массу дополнительных проблем. Если бы она выздоровела, это другое дело, тут и вопросов нет, живи сколько хочешь, встречай летом детей и внуков. Но мать не выздоровела, а именно «зацепилась». Она вышла из бессознательного состояния и ее жизни уже ничего не угрожало… но она не встает и едва говорит. Инсульт ведь поразил всю ее правую часть, в том числе язык и мозг. В телефонном разговоре врач, уверенная что сообщает дочери больной благую весть, «обрадовала» ее и еще одним известием, что недельки через две она может мать забрать и продолжить лечение в домашних условиях. Забрать… куда? Оставлять в деревне, об этом и речи быть не может, там за ней некому ходить. А если нанять кого-нибудь из деревенских? Нет, Анатольевна не хотела связываться со своими земляками, зная, что там неважно относятся, как к матери, так и к ее детям. На брата тоже надежды нет, этот как всегда прикинется дурачком-несмышленышем, и опять все придется решать ей…

Дома, на семейном совете, на предложение Николая Михайловича привезти мать в их квартиру и ухаживать за ней поочередно… дочери отозвались крайне скептически. Младшая сразу и конкретно дала понять, чтобы на нее не рассчитывали:

– Я не могу… у меня совсем нет времени… у меня еще с прошлого семестра хвосты…

Старшая выразилась более «глобально»:

– А куда же мы ее тут положим? В чью комнату… И что, мне теперь нельзя будет в дом и своего парня привести? Она же не встает… она же под себя ходит, тут такая вонища будет… И кто, кто за ней убирать будет!?

Обе внучки как-то сразу перестали звать бабку бабушкой, перейдя на пренебрежительно-неопределенное «она».

– Ну, а как же иначе, когда дети малые, они ведь тоже под себя ходят, тогда за ними родители убирают, а когда родителей силы оставляют – тогда дети за ними, – пытался их вразумить Николай Михайлович.

Но дочери лишь пренебрежительно на него посмотрели: «Ты здесь кто, молчи и не выступай импотент несчастный (дочери были в курсе «слабости» отчима), твой номер шестнадцатый», – сами за себя говорили их глаза.

– Завтра поедем в больницу, и там на месте все решим, – подвела итог разногласиям Светлана Анатольевна.

Ей не хотелось везти мать в Москву, к себе домой. Но в открытую поддержать дочерей она не могла. Это было бы слишком даже для ее «фиолетового» отношения к жизни. Получится, что зять больше жалеет тещу, чем родная дочь и внучки. Но и окончательного решения она не приняла, надеясь, что выход подскажет сама ситуация, там на месте, в разговоре с врачом. Она и здесь опиралась на один из своих жизненных постулатов: нечего переживать раньше времени, перемелется – мука будет.

6

Увы, на этот раз постулат не сработал – муки не получилось. Когда Анатольевна, вновь посадив за руль Николая Михайловича, приехала в больницу, лечащий врач опять огорошила ее «радостным» сообщением: