Делакруа

Но этот остановленный мир служил для него полигоном, он сочетал цвета, исследуя производимый эффект, подобно ткачу, ткущему гобелен, он подбирал нитки, способные рядом звучать согласованно, стройно и чисто.

Констебль, сочетая различные оттенки зеленого, создавал живую зелень лугов; Эжен сочетал контрастирующие тона, чтобы добиться живого ощущения цвета, настоящего цвета, беспредельно чистого цвета; он убеждался теперь, что сама природа не создает ничего мутного, в природе нет грязи, потому что природа естественным образом находит контраст, соседние тона поддерживают и оттеняют друг друга, не давая себе помутнеть...

Слово «открытие» вряд ли применимо по отношению к искусству. Разве дерево открывает себя, если растет? Эжен утверждал, что «закон контрастов» он нащупал еще в юности. Ведь он копировал «Брак в Кане Галилейской», когда ему было всего двадцать лет. И, копируя, он убедился, что старых мастеров, столь умелых и мудрых, так же беспокоила необходимость смешивать краски еще на палитре, они так же боялись «фузы», этого Отвратительного подобия цвета, этой ослизлой грязи, возникавшей, -когда допустимый предел смешения был перейден, когда цвета умирали друг в друге и, разлагаясь, начинали смердить.

Они сочетали прямо в холсте: в картине Веронезе оранжевый ворот одного из гостей окаймлен полосой чистого зеленого цвета. Цвета взаимодействуют, не уничтожая и не замутняя друг друга.

Эжен работал быстро и яростно. Но он умел и корпеть.

В идеально расчерченных плитках пола в гареме он чередовал фиолетовое и зеленое с тщательностью, которой позавидовал бы Каналетто. Зеленые шаровары женщины справа он покрывал крохотными мушками желтого, на расстоянии эти шаровары светились, как платина. В глубине, в самом сумраке, он сочетал красные и зеленые панели деревянного шкафа — не было ни одного дециметра в этой картине, который не был бы контрастен соседнему и в то же время не был бы абсолютно подчинен общей сумрачно-зеленой, сумрачно-красной гармонии, — это был настоящий оркестр, дирижерская воля организовывала, умеряла, подбадривала, извлекала неожиданно грохот литавр, тушила его; это был организованный блеск.

Он корпел, как алхимик, в своей мастерской, а Женни Легийу стояла на страже.

Происходило, может быть, нечто неожиданное для постороннего глаза, но в общем логичное: он уходил. Постепенно, но неуклонно к себе, в себя, в свою мастерскую, к доброй Женни, тихонько гремевшей ключами в прибранных комнатах, так, что иногда ему, наверно, казалось, что она — не сразу, по ящичку, — но навсегда — запирает его любвеобильное сердце.

Первой жертвой этого изменения курса стала, естественно, миссис Дальтон. Кстати говоря, Женни ее возненавидела сразу. «Эта женщина убьет его!» — восклицала она, отнюдь не опасаясь, что ее могут услышать, когда миссис Дальтон, всегда оживленная и несколько взвинченная, впархивала в мастерскую и за ней затворялась дверь. Впрочем, дело само по себе шло к концу, и Эжен не препятствовал этому. Сейчас ему надо было нечто более прочное: не брак, нет, отнюдь — просто нечто более основательное, более прочное...

Миссис Дальтон как могла, чем могла пыталась сохранить прежний статус, но тщетно. Поняв, наконец, эту тщету, она написала Эжену письмо, которое заканчивалось следующим образом:

«Милый Эжен, будь счастлив; я не буду больше кружить твою бедную голову, твое счастье мне дороже моего собственного, и для него я готова пожертвовать всем.

Прощай, я дала тебе клятву, что в моем сердце не будет никого, кроме тебя, и для меня теперь кончено все.

Прощай, мой обожаемый друг, мой брат,

Эжени».

Через несколько лет он при помощи своих друзей в морском министерстве получит для миссис Евгении Дальтон разрешение занять в качестве пассажирки каюту на корвете, отправлявшемся из Марселя в Алжир. В Африке она проживет двадцать лег. Она умрет от рака груди в 1859 году. Эжен получит из Алжира письмо от ее дочери Шарлотты Дальтон, в браке мадам Тюртон: «Она передала вам свой последний привет и просила также сказать вам, что всегда бережно хранила воспоминания о вашей дружбе».

Таким будет конец, косвенной виновницей которого — конечно, вина ее незначительна — стала Женни Легийу, экономка. Но, разумеется, все и так бы закончилось, тем более что место миссис Дальтон в сердце Эжена ко времени их окончательного разрыва заняла баронесса Форже.

Имя баронессы Форже имело непосредственное касательство к событиям почти фантастическим.