Делегат грядущего

— Пить хочешь? Пожалуйста! — Арефьев налил из графина в стакан воды и протянул его через стол Анджуману, продолжая внимательно всматриваться в него. — Как же мы с тобой беседовать будем? Напрямик, что ли, обо всем? Отпираться тебе, по-моему, нечего. При всех ведь убил?

— При всех… — Анджуман, залпом выпив воду, тяжело уселся на стул.

— Значит, все подробно. Ничего не будешь утаивать?

— Товарищ начальник… — выпуклые веки Анджумана открыли его усталые, робеющие глаза.

— Хоть и не товарищ теперь тебе я, ну да шут с тобой, называй как хочешь… Так вот, с чего это все пошло? По порядку…

Анджуман поперхнулся. Жалкими глазами просительно взглянул на графин. Арефьев понял, налил второй стакан. Анджуман его выпил залпом до половины, поглядел на оставшуюся воду и, будто желая сохранить ее для будущего глотка, поставил стакан на стол, обжимая его ладонью. Начал говорить медленно, запинаясь, перепрыгивая с одного на другое.

Арефьев слушал не перебивая, давая ему успокоиться, и постепенно повествование Анджумана стало более плавным. Он говорил с длинными отступлениями, в которых перед Арефьевым раскрывалась вся жизнь убийцы, все его думы, все люди, которые его окружали с самого детства, вся прежде, до убийства, ничем не запятнанная, похожая на тысячи других биография бедняка.

По мере того как Анджуман рассказывал, глаза Арефьева оживлялись, и все чаще мелькал по бумаге его карандаш. Ночь проходила незаметно, Анджуман говорил уже громко и возбужденно, с запальчивостью, с обидой. За окном уже был рассвет, лампа на столе была уже лишней, а Анджуман все говорил, говорил так, как, наверно, за всю свою жизнь не говорил ни разу. И когда он наконец кончил, Арефьев взглянул на него совсем не так жестко, как ночью, и тихо промолвил:

— Ты очень хорошо сделал, что так честно, по совести все рассказал. Это очень облегчит твою участь.

Нажал кнопку звонка и, когда Анджумана вывели из кабинета, вынул из ящика стола папку бумаг, тщательно сверил какие-то записи с только что набросанными заметками, взял книжку розовых бланков и написал ордер на арест Шафи и его сестры Озоды.

Дехкане собрались во дворе сельсовета исключительно быстро. Все понимали, что на этот раз собрание будет необычным. Раз сегодня Хурам приехал в кишлак, то, несомненно, он скажет что-нибудь о Шафи и о его сестре.

Азиз вынес из сельсовета маленький стол и поставил его под огромным карагачем. Невесть откуда появились ковры и кошмы, и дехкане расположились на них, не обращая внимания на безжалостный солнцепек.

Хурам не предложил, как всегда, выбрать председателя. Хурам встал один за столом и отставил в сторону табуретку. Все видели, что он необычно серьезен и хмур. Ни с кем не пошутив, не улыбнувшись, он поднял руку. Тишина установилась сразу, и все с нетерпением ждали, что скажет он.

— Товарищи… — начал Хурам. — Сегодня я приехал сюда к вам по важному делу. Я просил вас собраться здесь, потому что это дело всех вас касается. За последние месяцы колхозами нашего района одержаны большие победы. Успешно закончена посевная. Хлопок взошел хорошо. Вы сами знаете, чего теперь можно ждать от уборочной. Но я хочу сказать вам, что эта победа всем нам далась нелегко. Вы отлично знаете, что классовый враг стремился нам помешать, вы на себе чувствовали волчьи зубы классового врага. Я собрал вас, товарищи, членов партии и комсомола, беспартийный колхозный актив, я собрал вас, чтоб, выслушав меня, вы сами сделали все выводы из моего сообщения. Дело, о котором я вам расскажу, касается не только тебя, раис Лола-хон, не только тебя, секретарь сельсовета Азиз, всех вас касается это дело. В день моего приезда сюда был убит твой муж, Лола-хон, ваш раис, рафикон… Разные тут шли разговоры. Чего только не говорили. Вы помните всю клевету, которой ваши враги пытались очернить нашего лучшего товарища, передовую женщину кишлака — тебя, наш друг Лола-хон. Теперь, товарищи, дело это раскрылось… Раскрылось… — повторил Хурам, слушая гул, прошедший в толпе. — Вчера, товарищи, арестованы кооператор Шафи и его сестра Озода. Это событие, я знаю, вас всех взволновало. Сейчас вы поймете, кто жил среди вас. Слушайте же, это полезный для вас рассказ!

Хурам сделал паузу. В толпе было тихо. Побледневшая Лола-хон пробралась вперед и остановилась среди сидящих в первых рядах.

— Так вот, товарищи. В кишлаке живет женщина. Она ведет себя тихо. Носит паранджу. Ее лицо красиво, ее руки нежны, она до сих пор верит в аллаха, живет по мусульманским законам, она не работает, — зачем ей работать, когда ее брата всем обеспечила Советская власть: зарплатой, квартирой, доверием, когда ее брата и так уважают дехкане…

— Озода!.. — выкрикнул кто-то.