Делегат грядущего

Все, что от реки вправо, — Советская страна. Все, что от реки влево, — Афганистан. И если б луна не была мертва, то, повиснув над серединой реки, она увидела бы за советским хребтом целую цепь таких же хребтов, облитых бледной прозеленью вечных снегов, и десятки таких цепей, и так без конца, потому что к востоку и к северу от селения в ночном, холодном прозрачном воздухе протянулся Памир. И, устремив взор в другую сторону — на юг и на запад, она увидела бы такие же снежные цепи, то же самое, потому что там лежат ущелья и крутизны Гиндукуша, Афганистан, Индия, а поближе сюда — Нуристан, провинция Афганистана, в прошлом — Кафиристан, страна черных кафиров, когда-то построивших и эту крепость Кала-и-бар-Пяндж.

В крепости расположен афганский пост, в ее саду есть маленькое озерко, а вокруг нее синевато-зеленоватые посевы мака, которых на советской стороне нет.

Но вот что… Слушайте, читатель: в этом рассказе я заменяю многие необходимые местные слова русскими. Пяндж — пять, но бадахшанцы реку Пяндж называют просто: Дарьӧ — Река. Пусть так и будет. Кала́ — крепость; бар, как и болӧ, — обозначение высоты, поэтому Кала-и-бар-Пяндж значит: крепость над Пянджем. Бартанг — Высокая теснина. Шах — это одновременно: царь, скала, ветвь. Река Шах-Дара называется по-шугнански Хох-Дара, и перевод в данном случае будет — Ветвистое ущелье. Дарваз (географическая область Таджикистана) от дар воз — открытая дверь, и эта область называется так потому, что единственная бегущая вдоль Пянджа тропа, соединяющая Западный Памир с центральным Таджикистаном и со всем Советским Союзом, сжимается теснинами и становится головоломной именно в этой области. В наши дни здесь проходит Западно-Памирский автомобильный тракт. Но в тридцатых годах, как и в глубокой древности, эта тропа была страшным, но небходимым торговым путем из стран Севера в индийские страны и из стран Запада — мимо пустыни Гоби — в Китай.

Ну вот. Теперь, словно скинув с плеч гору, я налегке пойду по тропинкам рассказа о безумце Марод-Али.

3

— Смотри, он опять ходит там, — сказал маленький оборвыш Шамо своему приятелю Хошмамаду, так же, как он, свесившему ноги с огромной ветви старого тутовника. — Тише, так болтая ногами, меня столкнешь!

— Ходит, все ходит… Как думаешь, ищет? Что можно искать на этих камнях? — спросил Хошмамад, всматриваясь сквозь листья в человека, блуждавшего высоко по каменной осыпи. — Может быть, он ищет синие камни? Знаешь, русские всюду ищут синие камни. Может быть, ему обещали денег, если он найдет камни?

— Нет. Он не ищет камни. Я сам один раз подумал так. Я подумал, полез и всюду искал. Помнишь, у матери сдохла хромая овца? Я тогда искал. Ничего нет. Разве наши старики не держали бы знанья об этом?

— Шамо, ты знаешь, что сказал мне отец? Ты не знаешь, что сказал мне отец!

— Что?

— Отец сказал: он сумасшедший. И я тоже думаю: он сумасшедший. Конечно, сумасшедший. Три лета ходил, как баран, все по одному месту. Мой отец спросил его: зачем так ходить? А он смеялся и сказал: там ближе к солнцу.

— Он врет! Я знаю про него все. Мой отец вел о нем большую беседу. С пиром беседу вел. Они сидели на террасе. Они вместе курили опиум. Они тихонько так говорили. А я подкрался и слушал.

— Ой… Они тебя совсем не видали?

— Вот не видали. Мой отец спросил: «Правда, Марод-Али сумасшедший?» А пир так говорит: «Конечно. Разве он такой, как все? Разве все ищут душу первой жены?»

— Какой жены?

— Ты не знаешь? Вот дурак. Где ты был? Мы все это знаем. У Марод-Али сейчас вторая жена. У Марод-Али была первая жена. Она умерла на Верхнем Пастбище. Она пасла скот и родила четверню. Она рожала — другие женщины не могли ей помочь. Тогда она умерла. И вся четверня умерла. Если б она осталась внизу рожать, разве старухи помогать не умеют? Так говорят: ей некогда было остаться. Вот так. А на Верхнее Пастбище она всегда ходила по этой осыпи. Лезет прямо наверх, на скалы, потом лезет по скалам (там, не знаю, есть, не знаю, нет, — козья тропа). Она дура была, всем кричала: «Ходите три дня, ходите обходной тропинкой, у вас есть время, у меня нет». А тут, так говорят, она ночь ходила. Одну только ночь. Молоко не успеет скиснуть — она сюда его принесет.

— Все равно, не все равно — сладкое молоко или кислое принести?