Делегат грядущего

— Зачем такое слово, хозяин, ну, где еще взять такие деревья? Никто не продаст. Из Файзабада везти — деньги большие надо, я — бедный человек. Я не хотел обидеть тебя. Но я вижу, ты очень сердитый, и всегда забываю себя, чтобы помочь другим. Я подожду строить себе новый дом, и да падет убыток на мою голову. Для такого хорошего человека, как ты… Пусть. Я могу уступить тебе лес… Каждое дерево — тридцать рупий.

— Ты смеешься?

— Ай, хозяин! Одна перевозка такого дерева из Файзабада обойдется пятнадцать рупий. Только на верблюдах можно сюда привезти, а кто захочет губить своих верблюдов — гнать по таким тропам и перевалам сюда?

Спор мог бы продолжаться бесконечно, но он продлился до ночи. Марод-Али согласился, потому что больше нигде не мог бы добыть деревьев. Ходжамард не участвовал в споре, как будто никогда не имел никакого отношения к этому лесу. И Марод-Али напрасно хотел всучить деньги ему. Ходжамард отказался взять деньги:

— Я получу их от управителя. Он даст мне столько, сколько я тебе говорил. Ничего другого я не могу сделать, иначе сам бог не спасет меня от его гнева. Плати деньги купцу по его цене!

Тройная бухгалтерия кончилась. Деревья принадлежали Марод-Али. Ночь распустила по небу отару зыбких и зябких звезд. Марод-Али пошел ночевать к Ходжамарду. А перед рассветом, в бледнеющей темноте, когда он направился с бараньей шкурой к реке, он увидел осла, жевавшего клевер у лавки купца, и мальчика, сидящего на осле. Марод-Али издали не мог разглядеть лица мальчика, но, подойдя ближе, затрясся от страха, ибо с малых лет верил, что людям иногда являются привидения. Призрак глядел на него испуганными глазами; но едва, съежившись от холодного щекотанья в спине, Марод-Али дернулся прочь, призрак громко заплакал и прохныкал сквозь слезы:

— Марод-Али, ты? Я вижу — ты… Они меня били… Почему ты бежишь?

Марод-Али понял, что Шамо вовсе не утонул, ибо Шамо, живой и плачущий Шамо, сидел на осле. Но едва Марод-Али подошел к нему и увидел, что у него связаны руки, и, не успев еще осмыслить всего, дотронулся, чтобы их развязать, — ворота в стене распахнулись, из ворот выехал купец на великолепном каттаганском коне. Конь рванулся и, оттолкнув Марод-Али в сторону, затанцевал между ним и ослом.

— Ты что делаешь здесь? — не здороваясь, со злобой крикнул купец, сжимая в руке плеть.

Марод-Али отступил и крикнул с не меньшей злобой:

— Откуда ты взял мальчишку?

— Это твой, да?

— Это наш мальчишка… Из моего селения… Ты, собака, ты его украл… — Марод-Али тотчас же пожалел о своих словах: вместо плети в руке купца блеснул нож, а конь навалился на него грудью.

— Убирайся, проклятый большевик и свинья! Или твоя голова поплывет по реке отдельно… Я никогда ничего не крал. А если хочешь знать, я купил его у его отца Бакар-Шо и передал за него триста тулий опия твоему пиру…

Купец дернул осла за веревку, хватил его плетью по длинным ушам. Осел засеменил вверх по базарной улице, и конь купца, игриво заржав, рванулся за ним.

— «Где ступит нога каттаганского коня, там нет ни живому жизни, ни мертвому покоя», — пробормотал старинную пословицу Марод-Али, растерянно смотря вслед. И, с отвращением выругавшись, он поднял с земли баранью шкуру и в глубоком раздумье двинулся вниз к реке.

Там он сердито надул пузырь и, войдя до пояса в ледяную воду, пустился вплавь к советскому берегу.

12

Марод-Али работал одним топором. Но этот несовершенный инструмент вырубал в стволах тополей русло, по которому потечет новая жизнь. Щепки летели в стороны, и Марод-Али тщательно их собирал. Когда-нибудь, смешав их с глиной и щебнем, он употребит их для постройки нового дома. Желобы рождались один за другим. Сейчас по ним текли только насмешки и ненависть всего селения. Как и единственный в селении канал, они вытекали из сада пира. Кроме Сафо, у Марод-Али помощников не было. Но они были нужны ему, как вода. Вдвоем с Сафо он не мог бы построить канал. И после многих раздумий Марод-Али пошел к Каламфолю.

Все знали, что Каламфоль, сын соседа Сафо, лучше всех в селении умеет лазить по скалам. Когда девятнадцатая весна нашептала на ухо Каламфолю, что он хочет жениться, а та темноглазая, на которой он вздумал жениться, не шла за него, потому что Каламфоль был беден и не имел ни тутовых деревьев, ни дома, он плакал и принялся курить опиум. Тогда Марод-Али, которому нравился Каламфоль и который сочувствовал его горю, пришел к нему и сказал:

— Не кури опиум. Я выстрою тебе дом. Я хорошо строю дома…

— У меня нет денег тебе заплатить, — равнодушно отвечал Каламфоль.

— А я иначе к тебе пришел, — улыбнулся тогда Марод-Али. — Я не хочу твоих денег. Я ничего от тебя не хочу, я хочу, чтобы ты женился. Я просто так выстрою тебе дом, потому что ты не умеешь складывать камни так, чтобы вышел дом…

И Марод-Али сложил из камней маленький дом Каламфолю. Он складывал его долго, урывая для этого только часы, свободные от всякой другой работы. И темноглазая вышла за Каламфоля, хотя у него и не было ни тутовых деревьев, ни пашни.