Делегат грядущего

Вода решила обессилить их холодом, вода была ледяная, и кожа людей горела, как в пламени, становилась красной, воспаленной, шероховатой. Но люди относились к своему телу так, словно оно было им чужим и глубоко безразличным и словно боль была постоянным, естественным его состоянием. Они вылезали на берег только тогда, когда судорога сводила их мышцы. Они растирали руками ноги и бедра и опять лезли в воду. Если б вода не была ледяной, они измучились бы гораздо быстрей, но холод воды уносил их усталость и заставлял их ускорять и усиливать движенья.

Марод-Али выворачивал самые тяжелые камни, и вода, несясь через них, обрушивалась на его плечи и голову. Он набирал в легкие воздух и, закрыв рот, не дышал, подобно ныряющему пловцу. Раз он поскользнулся, и один из камней едва не переломил ему ногу, но его вовремя повернуло течение. Сафо продолжал выискивать в расселинах скал пучки травы и подносил новые куски дерна. И вода наконец сдалась. Поток разделился на две струи, из которых одна была слабой и узкой, но наполнила голову канала. Она сразу же, чуть ниже, устремлялась обратно в поток, потому что ниже еще не существовало канала, но она уже отдала свое будущее воле людей. К вечеру голова канала была готова. Первая, самая легкая часть работы строителям удалась.

Но дальше ни о какой работе без инструмента не могло быть и речи. Топор Марод-Али не мог заменить всего.

Марод-Али пошел к председателю сельсовета.

— Мне нужны лопаты и кайла. Мне нужны две кувалды и лом. У нас организовалась артель.

— Артель сумасшедших… — пробурчал себе под нос председатель и очень громко произнес: — Не знаю твоей артели. Где разрешенье? Почему приходишь ко мне? У меня нет инструмента.

— А где тот инструмент, который привез госторг для распределения между поселянами?

— Пойди у них спрашивай! Им пошел.

— Сафо и я не получали. Пусть. А где запасной — для общественных работ?

— Не видал такого. Раздать не хватило.

Тогда Марод-Али побрел в Хорог, потому что знал: инструмент, розданный поселянам, пошел за опиум в Афганистан, а запасной оказался в кладовой у пира. И пришел в исполком, и люди в исполкоме спросили его обо всем, и удивились, и постановили выдать инструмент из кладовой Кустпромсоюза. И Марод-Али, зарегистрировав артель, получил инструмент, а председатель союза дружелюбно хлопнул Марод-Али по плечу и сказал:

— Не верится мне, что можно сделать такое дело… А если сделаешь — будешь героем труда.

14

От головы канала, там, где позволяла скала, надо было провести лоток без желоба — из камней, земли и пучков травы, залепляющих щели. На это ушло несколько следующих дней. Край канала осыпался, съезжая, но его подпирали щебнем, связывали камни витой берестой, подравнивали щепками и лозой кустарника, собранной на берегу реки.

Люди из селения не пришли смотреть, как складывали голову канала работники и как — кайлами и руками — сооружали верховья канала. Но когда работники потащили вверх по осыпи первый желоб, соглядатаи появились, ибо никакая враждебность не бывает в шугнанцах сильней любопытства. Соглядатаи делали вид, что любуются благополучным голубым небом, потому что у них много свободного времени и им безразлично, где отдыхать.

И среди них сидел Каламфоль, которому когда-то Марод-Али выстроил дом.

— Смотри, — сказал Каламфолю бездельничающий сосед, — они хотят лезть туда… Там птица не сядет и козел, когда захочет воды, кругом обойдет это место… Они, дураки, упадут… Мы хорошо будем смеяться!

Но Каламфоль изучал отвесную стену беспокойным взглядом.

— Если б я пошел туда, я не упал бы… А они могут упасть. Они очень могут упасть. Я не буду смеяться, когда они упадут. У них сердце как пуля, ничего не боится.

— У них сердце без головы, — сердито проворчал сосед.

— У них ослиное сердце. Пускай упадут. Я спасибо скажу пророку, когда он пустит их души в ослов.

Соглядатаи лениво переговаривались друг с другом. А работники обвязали желоб веревками и сами связались веревками и, как муравьи с огромной соломинкой, полезли на скалы. Халаты и обувь лежали грудой на плоском камне, потому что работники остались босиком и в одних рубашках. Но и рубашки мешали их равновесию и, цепляясь за скалы, рвались. Наубогор снял разорванную рубаху и бросил ее вниз, чтоб подобрать после работы. Рубашка распростерлась по ветру, кружась, подобием белого коршуна тихо падала и легла на дне ущелья, у самой воды потока. А Наубогор, голый, как ящерица, полез вверх и, укрепив веревку за выступ скалы, держа рукою конец, а другой уцепившись на весу за маленькую расщелину, взглянул вниз и крикнул прилепившемуся ниже, на заплечике отвесной стены, Марод-Али:

— Пускай желоб… Я удержу!