Делегат грядущего

А теперь Каламфолю исполнилось двадцать два года, и по-прежнему он лучше всех в селении умел лазить по скалам, потому что никакой высоты не боялся. И Марод-Али пришел к нему и сказал при всех стариках:

— Пойдем со мной строить канал. У тебя будут тутовые деревья и пашни для тебя, и жены твоей, и твоих сыновей. А нам будет легче строить, ведь ты как горный козел на скалах.

— Ты сумасшедший, — смотря в землю, сказал Каламфоль. — Так все говорят, и так я отвечаю тебе. Ты сумасшедший, и я не знаю дела с тобой.

Обида резко хлестнула по сердцу Марод-Али, и он ответил злой поговоркой:

— «Когда лошадь куют, и осел поднимает ногу!»

И ушел. Но долго думал об этой обиде и раз, встретившись с Каламфолем наедине, остановил его и спросил: неужели он такой же, как все?

Каламфоль взглянул ему прямо в лицо и потупил глаза:

— Марод-Али… Ты большой человек, хоть и бедный человек. Я тоже бедный человек, но маленький человек… Знаешь, за одной кобылой двое бегут: жеребец и мерин. Жеребец спрашивает мерина: «Зачем ты бежишь? Ведь ты все равно ничего сделать не можешь». А мерин ему вот так ответил: «А потому, что, если я не буду за кобылой бежать, ты меня самого за кобылу примешь…» Вот так… Разве кто пойдет против пира, раз он открыл всем, что ты сумасшедший?

И Марод-Али ни о чем больше не говорил с Каламфолем, и они разошлись, как будто не знали друг друга.

13

Скоро ветер разнес по всему Шугнану слух о затее Марод-Али. И однажды из Шах-Дары пришел седой человек. Его звали Хакар-Шо, он прожил пятьдесят лет, но, когда у него сдохла лошадь, он остался совсем одинок, и у него не хватало гороха, чтобы есть каждый день. Он пришел в селение, остановился около желобов, над которыми Марод-Али стучал топором.

— В моем селении Джараджан ни земли мне, ни родины нет. Тебя называют безумцем. Давно было — в моем ущелье я строил канал. Он рухнул вместе с моим сыном и с горою камней, — меня тоже так называли. Если и мне найдется клочок земли и место для дома там, где сейчас мир камней я буду работать с тобой.

Марод-Али отложил топор, выпрямился, отер лоб руками, вгляделся в пришельца и сказал:

— Хорошо.

А потом с Верхнего Пастбища спустились два брата Марод-Али — Лютфалли и Абдураим. Они отказались пасти чужой скот. И хотя работать топором они не умели, но руки их пригодились. Желобы рождались один за другим.

А когда последний желоб был сделан и Марод-Али сказал, что завтра начнется другая работа, к нему пришел человек, которого он не знал.

— В Кала-и-бар-Пяндже большие новости, — весело сказал он.

— У тебя веселое лицо. Наверное, хорошие новости?

— Очень хорошие. Управитель очень разбогател.

— А разве раньше у него было мало богатства?

— Конечно, мало, — засмеялся пришелец. — Сапог Наубогора у него не было? Деревянной чашки Наубогора, у которой сломано дно, тоже не было? Ослиная шкура, которую съели черви, а, как ты думаешь, была у него? И подушки из перепрелой кошмы, и разбитой двуструнки, и блох Наубогора, конечно, не было? Хороший был у него слуга и все подарил ему… Я — Наубогор, и вот тебе привет от моего управителя. Он забыл сказать, что я буду с тобой работать, но сегодня он, наверно, смеется, потому что подумает это. Смотри, Марод-Али, каждую весну у меня делался крепким один палец. Прошло двадцать весен, у меня двадцать крепких пальцев на ногах и руках… Твое селение — дурное, все смеялись, пока я тебя искал. У них, наверно, чума в голове, все веселые очень… Ничего, я тоже веселый…

Так присоединился к помощникам Марод-Али житель Афганистана, Наубогор. И на следующий день он легче всех карабкался по скалам и проворней всех таскал дерн, чтоб заложить щели между камнями в том месте, где должна была лечь голова канала.

И когда все работники, употев от таскания дерна, расселись у самой воды ледяного потока, он вскарабкался на большой черный камень и пустился танцевать босиком, распевая афганскую военную песнь:

Сар сар-и́-кала́
Автоб баромад…

— «На голову крепости солнце пришло», — повторил он, — а на голову канала пришел Наубогор. Значит, канал будет, как светлый день!..

И работники полезли по колено и по грудь в воду, и другие держали их за плечи, чтоб вода не сбила их с ног. Сворачивая камень за камнем, они нагромождали их один на другой. Вода ревела, расшвыривая воздвигаемую плотину, но люди были злей и упорней воды, они связались веревками, и, когда один падал, другие успевали вытащить его прежде, чем он захлебывался, и прежде, чем, протащив его по камням, вода изломала бы ему руки и ноги. Люди покрывались ссадинами и, не думая о них, снова накидывались на камни.