Делегат грядущего

И желоб метнулся, как маятник, вдоль скалистой стены. Он качнулся раз и другой. Длинным шестом его качанье остановили другие работники. Марод-Али, как муха, полез по стене к нему с деревянным колом в зубах и с кувалдой за поясом, стянувшим голый живот. Его брат полез вверх, к Наубогору, и скинул Марод-Али другую веревку. Марод-Али подвязал ее под плечи и к поясу и повис в воздухе, упираясь ногами в скалу, чтоб не вертеться. Здесь виднелась отмеченная углем расщелина в камне, и Марод-Али, воткнув в нее кол, принялся бить по нему кувалдой. Размахнуться, вися в воздухе, было трудно, и после каждого удара Марод-Али вертелся волчком на веревке.

Сафо смотрел снизу на сына и вытирал пот, проступавший на его морщинистом лбу, хотя пот обычно проступал у него только в разгаре работы. Соглядатаи на окрестных скалах, хоть и были полны злорадства, все-таки волновались от такого азартного зрелища. Впрочем, работники, висящие высоко на стене, казались им маленькими кузнечиками, потому что высота усугубляла действительное расстояние.

Марод-Али вбил кол и укрепил на нем конец желоба. Другой конец уместился в выбоинке скалы. Первый желоб повис над потоком. Марод-Али спустился вниз, и за ним спустились другие. Наубогор присел у воды и опустил в нее руку, и пятно крови мгновенно растворилось в быстрой воде. По всей руке потемнели и вспучились надутые жилы.

— Ты слишком долго держал веревку, — внимательно склонившись к нему, сказал Марод-Али. — Надо делать иначе: обматывать руку тряпкой и сначала накручивать веревку на деревянный кол.

— Да, правильно! Веревка тоже сволочь, как управитель! — усмехнулся Наубогор.

15

Невероятно, но желоб за желобом нависали на отвесной стене ущелья. Лицо и руки, все тело Марод-Али украшали ссадины, синяки и кровоподтеки. Он хромал, потому что камень разорвал ему ногу от щиколотки до колена. Он до такой степени исхудал, что в провалы его щек уместилось бы яблоко. Но его мускулы были тверже, чем мускулы яка, а воодушевление делало его совершенно неутомимым. И чем больше желобов нависало над пропастью, тем большей гордостью наполняли его насмешки селения, день ото дня звучавшие все неувереннее. Председатель сельсовета почему-то перестал с ним здороваться, а пир однажды при встрече в ответ на приветствие громко крикнул, так, что все слышали:

— Это не человек, это сын свиньи, потому что отец его был хуг — свинья!

Но однажды враги его забесновались от радости. Жители селения злорадно сообщали друг другу, что бес, сидящий в Марод-Али, насмеялся над ним, и канал не будет построен.

Это случилось, когда четырнадцатый желоб уперся в глыбу, острым мысом нависавшую над отвесом, гладкую, как стекло, и совершенно неодолимую. Пятнадцатый желоб некуда было привесить. Глыбу можно было бы обойти только метров на восемь выше или настолько же ниже уровня канала, и тогда вода не пошла бы. Работники бились три дня, ежеминутно рискуя жизнью, перепробовали все средства, но ничего не могли придумать. Глыбу нужно было убрать, обрушить. Но никакая человеческая сила не могла бы ее оторвать от стены.

Марод-Али понял, что глыбу можно только взорвать. Только динамит мог предотвратить позорную неудачу. Марод-Али, прекратив работы, ушел в Хорог, а Сафо, Наубогор и другие засели в ущелье, как загнанные волки, голодая и цепенея от холода по ночам, и все потому, что не хотели подвергаться издевательствам приближенных пира.

Марод-Али пришел в исполком. Люди в исполкоме знали, что он строит канал, знали, что работа невероятно трудна, но совершенно не представляли себе всей обстановки, в которой она протекала.

Трудно догадаться, почему Марод-Али не хотел сообщить исполкому всего, что знал о пире, о настроениях, которые создал пир среди жителей, о председателе сельсовета, чья жена была родственницей пира, — словом, обо всем, что уже знает читатель. Когда Наубогор однажды посоветовал ему все рассказать в Хороге, он ответил: «Пока табиб[15] придет из Хорасана, больной умрет», — и потому, надо думать, просто опасался пира и полагал, что председатель сельсовета, если вступить с ним в открытую борьбу, сумеет так навредить ему до назначения всяких исполкомовских комиссий, что, каким бы ни было решение исполкома, оно уже не принесет ему пользы.