Делегат грядущего

А когда растворились среди шугнанцев тимуровы воины, власть взяли в руки первые шугнанские ханы. И один из первых был Шо-Аванджи-хон, захотевший продвинуть канал подальше. И согнал весь народ с Шах-Дары, с Гунта, из Поршинива, в котором стоял его дом, и из Дарморахта. И у самого начала работы высек надпись на камне:

«По повелению бога и великого Шо-Аванджи-хона начата работа в таком-то году, с тем чтоб уничтожить эту колючку и озеленить это место».

И сотни людей умерли по повелению бога во время прокладки канала. И сам Шо-Аванджи-хон умер, доведя канал до подножия склона. И новый хан, Шо-Исмаил-хон, собрал новых людей и довел канал до конца и здесь, рядом с кладбищем, высек на камне:

«Шо-Аванджи-хон начал, умер, а Шо-Исмаил-хон кончил».

И, кончив, не разрешил жечь колючку, а велел ее корчевать, чтобы она не выросла снова. И сотни людей из сословия райят, которое было низшим сословием, носили эту колючку к его дому, в Поршинив. И несколько лет подряд жили в тепле люди из сословия акобыр, благородней которого нет в Шугнане, и военачальники — миры, и потомки Магомета — сеиды. И хан подарил долину брату своей любовницы, и в долине вместо колючки вырос Хорог, а шугнанцы хорошо научились строить каналы, и все следующие ханы превосходно знали, как использовать это уменье; и когда теперь шугнанец чем-нибудь недоволен, он хмурится и, растягивая слова, говорит:

— Да, тебе хорошо разговаривать, а у меня до сих пор колючка в спине!

И всякий поймет, что теперь, когда ханов нет, только безумный по своей воле может таскать колючку и жечь ее так, чтобы она разрывала камни.

Еще раз — в последний раз — я соглашусь, что Марод-Али был безумным.

18

И однажды вечером работники уложили последний желоб. Но это еще не был час торжества, потому что перед пуском воды должна была опуститься, продлиться и уйти ночь. Все селение шепталось, обсуждая это событие до ночи. Но никто не хотел ни о чем говорить с работниками. Были разные толки. Многие признавались друг другу, что сумасшедшие победили. Но другие (и в их числе оказался председатель сельсовета) утверждали, что вода не пойдет, потому что уровень желобов недостаточно выверен. Пир молчал и никому не показывался. А когда все жители легли спать и заснули также работники, Марод-Али и Наубогор тихонько, чтоб не будить остальных, встали с глинобитной площадки и отправились вверх по осыпи. Оба они спать не могли. Оба они волновались. Светила луна, и при луне они полезли на скалы. Они почти не разговаривали друг с другом. Их ночное путешествие было бесконечно опасно, но они хотели еще раз проверить весь канал, от его головы до конца. В первый раз сомненья одолевали Марод-Али. А вдруг вода не пойдет? Не может быть, чтоб все было сделано правильно… Если хоть один желоб не так наклонен, вода не пойдет. Она плеснет через край, если наклон к нижнему краю желоба хоть немного круче, чем нужно. Она застопорит и, словно встав на дыбы, польется назад, если желоб накренен хоть немного меньше, чем нужно.

Каждую щель в стыке желобов, заложенную травой, каждую точку опоры: щебень, берестяной прут, деревянный кол или просто зазубрину гладкой скалы — все до последней мелочи, все Марод-Али и Наубогор ощупывали, оглаживали, выверяли руками… Но предоставим луне, большому желто-зеленому глазу ночи, холодно наблюдать, как, вися, цепляясь, подтягиваясь на локтях, привычно рискуя жизнью и думая совсем о другом, по отвесным скалам ползают два человека.

Ночь уступает свои владения рассвету, желто-зеленый глаз, обесцветившись, потухает; над Памиром, зажигая снега вершин, поднимается солнце, люди в селении, охая, и вздыхая, и протирая глаза, отряхивают, свертывают грязные, рваные одеяла и, проверив, все ли на своем извечном месте восток, собираются говорливыми кучками, идут по дну ущелья и по осыпи и рассаживаются на обломках и на глыбах камней, среди скал, по которым, забивая уши, однотонно гудит неумолчное эхо потока.

А работники, как приговоренные к казни рабы, как циркачи, выходящие на арену, готовят всем небывалое зрелище. Их жены остались в селении и в больших котлах варят обильнейший плов, потому что работники решили забыть все, что было до этого дня, и всех зрителей, тайно сочувствующих, безразличных, враждебных, — всех сделать гостями… если пойдет вода. Для этого не жаль ни последних денег, ни последних баранов, ни своих желудков, которые в следующие дни будут пусты.