Делегат грядущего

Мой рассказ на этом мог бы окончиться. Но еще многое хочется добавить. Четыре года спустя я познакомился в Хороге с Марод-Али. Я узнал все, что уже знает читатель. Я ездил вместе с Марод-Али в его селение и два дня провел в нем, лазая по ущелью и осматривая канал. В местном сельсовете я лишний раз услышал рассказ о том председателе сельсовета, который был снят с работы и выслан с Памира за контрабандный посев опиума в пустынных горах и за многое другое еще. И в Хороге я снял копию с того документа, которым долгие годы справедливо гордился бывший безумец, одержимый, дэвона́, а впоследствии инструктор столярной мастерской Кустпромсоюза — Марод-Али. Вот она:

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

ПОЧЕТНАЯ ГРАМОТА

Дорогой товарищ Марод-Али Сафаев!

Областной Исполнительный комитет Автономной Горно-Бадахшанской Области в день одиннадцатой годовщины Великого Октября, вспоминая Ваши заслуги в деле насаждения и укрепления Советской власти в Горном Бадахшане, решил отметить Вашу стойкость в борьбе за великое дело освобождения пролетариата и угнетенных народов Востока.

Преподнося эту грамоту, мы выражаем уверенность в том, что в повседневной работе, укрепляющей хозяйственную мощь Союза, и в тех трудностях, неизбежных на пути победного шествия к социализму, Вы так же стойко будете работать и бороться, как в прежние годы героической борьбы за Октябрь.

По поручению президиума ОИКа,

Председатель ОИКа (подпись)

Ответственный секретарь (подпись)

7 ноября 1928 года

Эта Почетная грамота, написанная в два столбца, на двух языках, таджикском и русском, хранилась в маленьком шкафчике у третьей жены Марод-Али — Сой-бегим, миловидной, тоненькой женщины, которая обучена ликбезом обыкновенной, простейшей грамоте и хорошо умеет ценить почет.

23

С тех пор прошло еще четверть века… Недавно я опять вернулся с Памира, повторив маршруты, пройденные мной по этой высокогорной стране в те, уже давние для нас, годы. Почти всюду по новым дорогам Памира я ездил теперь в автомобиле. Очертания знакомой скалы на каком-нибудь повороте дороги; бурная горная река, через которую я теперь переезжал по добротному мосту и которую некогда с риском для жизни преодолевал вброд; купа вековечных деревьев в узкой долине — вызывали в памяти дальние воспоминания, порой расплывчатые и смутные, порой столь яркие и четкие, что мне казалось, будто я сам вдруг перенесся в эпоху, давно прошедшую…

Вспоминались встречавшиеся в те давние годы странные типы людей — такие, каких нигде теперь в Советской стране не встретишь: пришедшие из Индии посланцы Ага-Хана — «живого бога» исмаилитской религии, собиравшие среди темного населения зякет — религиозную подать; эта подать открыто и беспрепятственно увозилась в Бомбей, Ага-Хану… Вспоминались встречавшиеся мне афганские купцы, торговавшие английскими, американскими, германскими колониальными побрякушками, розовой каменной солью и чалмами с пешаверских базаров… Вспоминались басмачи, предательски, из-за угла, убивавшие мирных советских работников и первых памирских девушек, решившихся обучаться грамоте; и аксакалы — старейшины родов, баи, тайные представители владетельных каст: шана́, сеиды и миры…

То было такое время, когда советские мероприятия, как острые лучи света, врезались в тьму феодализма — его уродливые пережитки порой господствовали и в быту и в сознании многих людей, изолированных дикими горами от внешнего мира. В те годы паутина вековечной беспощадной эксплуатации, прорванная революцией, еще висела по углам глухих, недоступных ущелий Памира, мешая свободной жизни дехкан, видевших только первые проблески света. Многие из них еще были ослаблены курением опиума, болезнями, постоянным недоеданием…