У самой тропы на плоской скале показался маленький древний мазар. Глинистые наносы затянули всю площадку скалы, погребли в себе стены мазара до половины. Он врос в землю так глубоко, что вход, видимо недавно разрытый, был похож на нору какого-то огромного зверя. Зубчатая кайма из глиняных кирпичей обводила края его плоской крыши. По углам ее, заделанные в глину, торчали скрученные в спираль рога архаров и выгнутые как сабли — кииков. На тонких жердях, увенчанных метелочками из ячьих хвостов, пестрели лоскутки тряпок, зыблемые легкими касаньями ветра.
Хурам видывал за свою жизнь многие сотни мазаров, а потому равнодушно разглядывал его печальную архитектуру. Вдруг, заметив что-то мелькнувшее в дыре входа, Хурам придержал коня:
— Там кто-то есть.
— Кому быть здесь, вдали от жилья? — Арефьев инстинктивно дотронулся до кобуры револьвера, но, подумав, добавил: — Может, просто молятся? Посмотрим?
— Отчего ж… Давай.
Оба спешились и, сбатовав лошадей, взобрались пешком на скалу. Из мазара донеслись смутные голоса. Хурам и Арефьев на цыпочках подобрались ко входу и, не показывая себя, заглянули внутрь. Далеко в глубине три женщины в длинных до пят красных ситцевых платьях, стоя спиной к свету, совершали какой-то обряд. Арефьев хотел уже обнаружить себя, но Хурам предупредил его прикосновеньем руки.
Не замечая наблюдателей, женщины склонились над плоским черным камнем, притронулись кончиками пальцев сначала к нему, потом к середине своего лба. Выпрямились, что-то вполголоса пробормотали. Одна из них взяла в руки узкогорлый кувшин и налила в подставленные подругами ладони густую светлую жидкость.
— Что она льет? — шепнул затаивший дыханье Арефьев.
— Тише… Масло, — шепотом же ответил Хурам. — Интересно… Обрати внимание на мехроб.
— Что за мехроб?
Хурам указал на резную нишу в глубине мазара, перед которой стояли женщины. Нишу по краям обрамляли две деревянные, с резными орнаментами колонны. Миндалевидный свод ниши был испещрен арабскими изречениями.
Женщины поднесли ладони к черному камню и деловито смазали его маслом. Снова наполнили из кувшина ладони и принялись смазывать другие камни, выступавшие из стены по сторонам ниши.
— Уо-Али, — произнесла одна, и две другие повторили:
— Уо-Али.
Кувшин переходил из рук в руки. В движеньях женщин заметны были небрежность и торопливость, словно они стремились как можно скорее избавиться от необходимой, но скучной работы. Громко и механически они повторяли все то же:
— Уо-Али.
— Странно, — прошептал почти про себя Хурам.
— Что тебе странно? — чуть слышно усмехнулся Арефьев. — Молятся фанатички, и все тут.
— Не то.. — пробормотал Хурам, — тссс…
Женщины тщательно обтерли ладони о свои заплетенные в толстые косы волосы и повернулись к свету.
Хурам и Арефьев выпрямились и ждали спокойно.
— Сделаю вид, что дороги к Хунуку не знаю, — шепнул Хурам.
Выйдя на свет и столкнувшись лицом к лицу с незнакомыми вооруженными людьми, женщины смутились, метнулись было в сторону, чтоб убежать, но Хурам приветливо их окликнул:
— Благословенье пророка, сестры. Да не оставит он ваших детей без масла и молока… Скажите нам, как проехать в кишлак Хунук?
Женщины были без паранджи. Прикрыв лица широкими рукавами, они испуганно, но с любопытством разглядывали пришельцев.
— Там Хунук, — ответила одна быстро, указав рукой вверх по долине.
Хурам взглянул вверх и, словно только сейчас увидев голубые дымки кишлака, досадливо произнес:
— Ай, еще далеко.
— Недалеко. Четверть фарсанга будет! — уже переставая бояться, воскликнула женщина, а другая, видя, что путники издалека и, судя по одежде, вероятно, от власти, совсем осмелела:
— Зачем к нам в Хунук едешь?
— Вы из Хунука? — будто сам того не сообразив, спросил Хурам.
Женщина кивнула утвердительно головой, продолжая закрывать рукавом нижнюю половину лица.
— Жен выбирать себе едем, — улыбнулся Хурам.
— Ай, неправду нам говоришь, — уже кокетливо отозвалась женщина, а другие хохотнули в рукав. — У тебя, наверно, уже есть жена.
— Смелые. Разговаривают, — по-русски одобрительно кинул Арефьев.
— Ого. Это тебе не наши румдаринские, — по-русски же через плечо отозвался Хурам. — Видишь, и лица у них открыты.
— А отчего это так?
— Подожди… Потом объясню… — И, обращаясь к женщинам: — Скажите, сестры, рафик Одильбек сейчас в кишлаке?
— В кишлаке, конечно, — в три голоса отозвались женщины. — А ты кто?
— Я? Я — Хурам. Слышали?
— Об-бо! — удивленно и вдруг опять застыдившись, воскликнула первая женщина. — Ты рафик Хурам, который, как мы, с Памира приехал?
— Я самый.
Женщины заговорили между собой, одобрительно посматривая на Хурама.
Он улыбнулся:
— Прощайте, сестры. Увидимся в кишлаке.
И, взяв под локоть Арефьева, направился к лошадям, которые, заложив морды на спины одна другой, нетерпеливо, словно медленно вальсируя, кружились на месте.
Отъезжая от мазара, Хурам обернулся к стоявшим на скале женщинам. Они, уже не закрывая лиц, смешливо переглянулись…
— Так почему, говоришь, без паранджи?