Делегат грядущего

Впервые в жизни он видел лицо такой красоты. И прикосновение руки Озоды, к которому он, без сомнения, отнесся бы безразлично, сейчас ожгло его новым, как нервный разряд, ощущением. Озода, отдернув руку, поспешно присела на корточки, хватая свою сетку, но от торопливости спутав в ней верх и низ. Она ныряла в нее лицом, но все попадала не так, как надо, сдергивала снова с короткими «ой-ио»… И Азиз глядел на нее с изумлением и чувством непозволительности своего присутствия здесь. Когда наконец Озода накинула паранджу как надо, закрыв чачваном лицо, выпрямилась и растерянно повторяя «ой-ио», отбежала к стене, Азиз с колотящимся сердцем встал, нагнулся за кумганом и, молча со стуком поставив его в нишу, торопливо прошел к двери. Резко захлопнув ее за собой, вышел в сад, но тут же столкнулся с возвратившимся в дом Шафи.

— О, Азиз, салом алейкум, товарищ! Меня ждал? Почему уходишь? — приветливо протянул ему обе руки Шафи. — Пойдем в дом… Дело есть?..

Азиз, преодолевая волнение, ответил: «Во-алейкум ассалом!» — и заторопился:

— Товарищ Шафи… Гвозди… Я за гвоздями пришел… Кормушки…

— Ну, идем, идем в дом, товарищ! Зачем спешишь говорить? Сядем, поговорим, все тебе сделаю. — И, взяв Азиза за обе руки, Шафи дружественно потряс их в своих ладонях.

Когда оба вошли в комнату, Озода спокойно сидела среди подушек в углу, расположив на своих коленях и усердно пронизывая иглой какое-то шитье.

«Как это быстро она устроилась!» — подумал Азиз, а Озода, не оборачиваясь, спокойно сказала:

— Пришел товарищ Азиз, просила его подождать тебя, а он минуты посидеть не хотел.

— Чай пить будешь?

— Поставь чай! — сурово сказал Шафи. — Дорогой гость, никогда к нам не ходит, тоже чай пить будет. Подай достархан!

— Товарищ Шафи! — нерешительно запротестовал Азиз. — Я по делу пришел. Не буду пить чай. Скажу и пойду, очень я занят!..

— Э-ге! Нельзя так, товарищ Азиз. Разве ты хочешь меня обидеть? Я старый человек. Чай выпьешь, посидишь, потом дело сделаем.

Азиз остался.

За чаем говорили о пустяках, о делах кооператива, о быках, поставленных на двор к Лола-хон. Шафи объяснил, что в быках понимает мало, потому такая ошибка вышла. Озода сидела в сторонке, не принимая в беседе участия. Азиз украдкой поглядывал на нее и, воображением проникая сквозь безобразную сетку, гадал о мыслях и выражении лица Озоды.

«Хорошо, что Шафи не вошел тогда! Что только он мог бы подумать?..»

После чая с изюмом и миндалем Шафи подробно расспросил Азиза, сколько ему нужно гвоздей, каких именно, для чего, и, выслушав, поднялся:

— Сейчас принесу тебе. Подожди меня здесь, пожалуйста, товарищ Азиз.

Азиз опять остался наедине с Озодой. Она молча убирала посуду, и Азиз не знал, смотрит ли она на него сквозь сетку.

— Вот ты говоришь, я твой враг! — тихо, задержавшись с пиалой в руке, произнесла Озода. — Ты думаешь так, потому что никогда со мной комсомольских разговоров не вел. А у вас говорят: комсомольцы должны работать с женщиной, чтобы она умной стала. Я, правда, немножко глупая.

В последней фразе было кокетство, и Азиз уловил его. «Что у нее на уме?»

Шафи вернулся с медной чашкой весов, доверху полной гвоздей. Азиз, распахнув халат, пересыпал гвозди в карманы пиджака, неловко простился с хозяевами и поспешил выйти из комнаты.

Только на улице он вспомнил, что забыл заплатить за гвозди, но возвращаться ему не хотелось. «Завтра занесу деньги. Что же он мне сам не сказал?!»

Быстрым шагом пошел к Лола-хон, раздумывая об Озоде и о непонятной цели ее разговоров.

«Вот что значит паранджа! Сколько лет вместе в одном кишлаке живем, никогда не знал и не видел!..»

Глава седьмая ХУНУК

Последний из кишлаков большой румдаринской долины — кишлак Оббиор — Хурам и Арефьев проехали ночью. Сразу за кишлаком открылась узкая долина, по которой дорога пошла круто вверх, постепенно превращаясь в извилистую каменистую верховую тропу. На рассвете всадники проехали между двух отвесных стен высоких скалистых ворот. Здесь, в теснине, вилась, швыряя по камням пену, горная речка, берущая начало в снежных горах за Хунуком. Сразу за воротами открылась небольшая корытообразная долина, сжатая крутыми склонами гор. Она уходила вверх, и там, в дымке свежего утра, Хурам уже издали различил массивы тесного ущелья, скрутившего долину словно гигантскою когтистою лапой, и ниже — голубые дымки типичного горного кишлака, нагромоздившего свои каменные жилища ступенями одну над другой. Тополя и платаны возносились над купами низкорослых абрикосовых деревьев и яблонь.

Хурам и Арефьев ехали шагом, следя, как их усталые лошади внимательно выбирают путь между камнями, завалившими извилистую тропу.