Делегат грядущего

— Ай, рафик Хурам… Вся Румдара — сунниты, кишлак Оббиор — тоже сунниты. Когда наш человек в Румдару мимо Оббиора идет — ему пить не дадут из своего арыка. Его, как собаку, от домов гонят. Вы чужие, нам говорят. Камень — ваша земля, и ваши головы — камень. Не будет вам хлопка, ваше дело один ячмень сеять, не даст вам хлопка пророк. Как будто, рафик Хурам, их собачий пророк власть над нами имеет… Пусть трактор придет — сломаются их языки. Вот я говорю тебе это, я, Одильбек! — И Одильбек вдохновенно ударил себя в грудь кулаком так, что грудь отозвалась стоном. — Пойдем вниз, рафик Хурам, зачем нам на этом мертвом месте сидеть? Пойдем скорей вниз, пусть все знают, что́ ты мне сказал!

Свет зыбких звезд был все-таки слишком слабым, и края плоской крыши тонули во тьме. Несколько длинных свертков лежали на крыше в ряд. Свертки лениво переговаривались тихими голосами. Стоило Хураму лечь спать на крыше, как любопытство заставило расположившихся по соседству дехкан перебраться сюда со своими одеялами и разлечься рядом.

Арефьев лежал на спине, высунув только нос. Хурам тоже лежал на спине, но сдвинул одеяло на грудь, предоставив лицо свежести воздуха и выискивая взглядом самые крупные звезды. В воздухе не было никаких запахов, в нем, как в прозрачной стеклянной массе, отсутствовали всякие примеси.

— Посмотри, Арефьев, звезды какие ясные!

Арефьев зашвырял глазами по небу:

— Потому что здесь лёссовой пыли нет… Горы.

Одильбек громко зачесал волосатую грудь и заворочался в своем одеяле. Два протяжных зевка послышались из других свернутых в трубочку одеял. Где-то далеко внизу засопела и залязгала зубами собака, борясь с одолевшими ее блохами.

— Я на собрании не понял, — неожиданно громко сказал Арефьев, — чем дехканам не нравится название МОПР? Почему они потребовали переименовать колхоз в имени Крупской?

— Пир, — так же громко ответил Хурам. — МОПР — им не произнести. Мопир у них получается. Ты знаешь, что такое «мопир»?

— Нет. Не знаю.

— По-шугнански — мой пир. Вроде как по-русски «мой бог» или «о боже». Пир — это духовное звание у исмаилитов. Поп, ну, архиерей, что ли… Они на собрании объяснили: в Румдаре баи над ними смеются — коли так ваш колхоз называется, то во всем повеления бога, а не Советской власти вы исполнять должны.

— Неужели?.. Какой только мелочью не пользуются!

— Ого!.. Потому мне и понравилось, что колхозники наши ругаются.

— А почему именно «Крупской» им захотелось?

— А это румдаринцам назло. Потому что в Хунуке женщины гораздо свободнее румдаринских. Лиц не закрывают, и все такое…

— Ну, положим, и здесь женщины тоже… Вот те, что в мазаре сегодня…

Хурам ничего не ответил Арефьеву. Долго в раздумье изучал звезды. Повернулся на правый бок, лицом к Одильбеку, и положил под щеку ладонь.

— Спишь, Одильбек?

— Нет, рафик Хурам, — послышался медленный голос из одеяла. — Спать не хочется. Думаю.

— Сегодня утром мы ехали — три женщины в мазаре молились. Все туда ходят молиться?

— Женщины ходят… Верят немножко.

— А ваши женщины разве суннитки?

Одильбек высунул бороду из одеяла. Другие одеяла зашевелились.

— Почему суннитки, рафик Хурам?

— Ведь мазар-то суннитский?

— Что ты? Рафик Хурам! — Одильбек откинул одеяло и сел, заслонив нижние звезды бородатым своим силуэтом. — Наш, исмаилитский, мазар.

— Во-первых, мехроб: там суннитские изречения, — спокойно продолжал Хурам. — Во-вторых, разве у исмаилитов бывают мазары?

Из всех одеял повысовывались бородатые головы. Одильбек молчал. Самый старый дехканин в Хунуке — почтенный Мирзохур — отшвырнул рукой свое одеяло и, сгорбившись, в одних подштанниках, подсел к Хураму поближе, почесывая разметанную копну своей бороды.

Одильбек отодвинулся, предоставив ему разговор с Хурамом.

— А как же, рафик Хурам?.. Мазар Хазрети-имам на Гунте ты помнишь?

— Знаю я… Ты, отец, каменную голову видел в нем?

— Чего они взволновались? — заинтересовался Арефьев.

— Погоди. Я чувствую, ох и скандал сейчас будет. Ты только мне не мешай, тут о религии разговор; жаль, языка ты не понимаешь. Лежи тихо, потом тебе все расскажу.

Арефьев вытянул ноги и прикрыл глаза, стараясь уловить смысл разговора.

— Была голова, — выждав внимания Хурама, проговорил Мирзохур. — К чему спрашиваешь?

— А к тому, что мазар Хазрети-имам построен был кафирами-сиахпушами до того, как в Шугнан пришел ваш пир Шо-Насир-и-Хосроу. А ты помнишь его слова: «Разрушайте капища кафиров, не поклоняйтесь мазарам»?

— Откуда ты знаешь эти слова?

— Из книги Раушони-нома, — с лукавством ответил Хурам.

— Ты не можешь знать эту книгу, — убежденно возразил Мирзохур.

— «Да будет известно книгопродавцам, — торжественно произнес Хурам, — что распространять эту книгу, кроме исмаилитов, никому не разрешается, в противном случае…»

— Об-бо…

— Подожди, отец, дай докончить… «в противном случае отвечать будешь в могиле и ради незначительной выгоды понесешь серьезный ущерб…» Так, отец, на этой книге написано? Поэтому знать не могу?

— Об-бо, — взволнованно вглядываясь в Хурама, воскликнул старик. — Ты, значит, сам исмаилия?

— Спасибо, отец. Как раз догадался! Коммунист — и вдруг исмаилия?