Делегат грядущего

— Много дел, Азиз… Каждое надо сделать огнем… Думать не надо — если б ты мог ненавидеть, как я… Вот первое дело. Стыдно тебе, Азиз, ты бросил его. Новый участок мы сделать хотели. Начали рыть бугор у реки. Мой раис это дело начал. Откуда нам знать — может, за это и убили его? Потому что оно тоже против наших врагов. Все, что он делал, он против них делал. Значит, теперь в два раза скорее этот участок должен быть наш. Где твои комсомольцы? Почему ты их распустил? Почему сам не ходишь туда?

— У меня в сельсовете большая работа, — уклончиво ответил Азиз. — Времени мало.

— А у меня, скажешь, много его? Но я найду время работать там. Слышишь, Азиз?

В тоне Лола-хон Азиз уловил угрозу. Ему стало не по себе.

— Хорошо, Лола-хон. Обещаю тебе. Завтра приду.

— Смотри, Азиз. Лягушкой будешь — ногой тебя в воду спихну. Иди сейчас, довольно нам зря болтать, иди разговаривай с комсомольцами.

Азиз покорно встал и ушел, удивляясь про себя бешенству Лола-хон.

На следующий день, однако, он за ней не зашел. Лола-хон напрасно прождала его. Поймав в переулке одного из парней, прежде работавших с ней на бугре, она спросила его:

— Почему-не пошел на новый участок? Азиз вчера с тобой говорил?

— Ничего не сказал, — оправдался парень. — Мы все вместе вечером у арыка сидели. Не приходил к нам Азиз.

Еще день прошел, и ничего не изменилось. Встретив Азиза на улице, Лола-хон подошла к нему в гневе:

— Ты лягушка, Азиз. Твои слова не стоят плевка.

— Не сердись, Лола-хон… Я еще не успел.

— Ты не успел? Ну, иди от меня. Ничего от тебя не надо. Смотри, Азиз, придешь теперь на бугор, работать тебе не дам, в глаза тебя засмею.

— Что же, ты одна станешь работать там? — несмело улыбнулся Азиз, но Лола-хон, гневно махнув рукой, уже отошла от него.

Она пошла по кибиткам, к своим подругам. Многие из них носили еще паранджу и не работали в поле. Лола-хон знала, что им запрещают работать мужья.

— Розиа-Мо, — сказала одной из них Лола-хон. — Твой муж купил тебе платье в прошлом году?

— Правда, купил.

— Оно у тебя порвалось уже.

— Правда, порвалось. Вот видишь, рваной хожу.

— А ты хотела бы иметь много новых платьев?

— Кто не захочет этого!

— Иди работать со мной, будут у тебя твои трудодни, сама себе купишь.

— Нет, Лола-хон. Не пойду.

— Неужели тебе приятней целые дни сидеть в темной комнате?

— Что ты говоришь… Мне, как смерть, надоела такая жизнь. Только работать я не пойду.

— Почему, Розиа-Мо?

— В прошлом году я пошла работать. Ты знаешь ведь, вместе с мужем два месяца я работала в поле.

— Знаю. Потому тебя звать теперь и пришла.

— А этого ты не знаешь, что, когда я шестьдесят семь трудодней заработала, мой муж мне сказал: «Не годится женщине распоряжаться деньгами, не умеет женщина их тратить разумно», — себе все забрал, мне новое платье купил, больше я ничего не видела. А на мои трудодни двадцать платьев можно было купить. И сказал мне: молчи. Я молчала, тебе первой сейчас говорю, чтоб ты знала: какой интерес мне работать?

— Розиа-Мо… Теперь я раис, сама женщина. Я сделаю так: твой муж твоих трудодней не получит. Ты веришь мне? Камнями подавится, если захочет украсть твои трудодни.

— Лола-хон, ты хорошо говоришь, я верю тебе, но как ты сделаешь это? Я все-таки мужа люблю, не хочу обижать.

— Таких мужей в спину гнать надо… Ты не можешь? Ну, пусть. Я с ним тебя ссорить не буду. Мы хитростью сделаем это. Когда придет время тебе трудодни получать, ты перечислишь мне все, что захочешь себе купить. Мы список составим. И сами, женской комиссией, пойдем купим, скажем вашим мужьям: постановление колхоза такое — натурой женщинам выдать их трудодни. Так работать пойдешь?

— Так, конечно, пойду. Только чтоб муж не узнал.

— Ха, какой страх у тебя перед мужем. Глупая ты еще. Хорошо, не узнает твой муж…

— …Бегимэ, — говорила Лола-хон в другом доме. — Скажи, Бегимэ, много проку, что твой ребенок без молока?

— Ты же знаешь, Лола-хон, что у нас нет коровы.

— Нет, потому что твой муж хоть и стар, а водку пьет как рыжий мясник в Румдаре.

— Правда, плохо он делает, водку пьет, забыл мусульманский закон.

— Для этого забыл, для другого помнит… А если б ты сама со мной работать пошла, была б у тебя корова.

— Разве могу я наработать столько? Смеешься ты, Лола-хон.

— Слушай, Бегимэ. Теперь такой есть советский закон: если ты хорошо поработаешь, пусть на корову не хватит твоих трудодней, колхоз премирует тебя коровой. Даром получишь ее.

— Неправду ты говоришь, Лола-хон. И меня муж будет бить.

— Бегимэ, стыдись. Я знаю, ты мужа не любишь. Если он ударит тебя, скажи мне, — мы посадим его в тюрьму. А корову я обещаю тебе. Пойдем.

Лола-хон ходила из дома в дом. Ее крепкие ноги в городских башмаках торопливо расшвыривали кишлачную пыль. Ее голубой джемпер, рукава которого были засучены выше локтей, пожелтел от облаков лёсса. Все видели, как, сомкнув красивые губы, она заходит то в одни, то в другие ворота, надменно оглядывая поднимающихся ей навстречу мужчин. И в ответ на их нерешительные приветствия хмурит высокий лоб и молча проходит на женскую половину.