Делегат грядущего

— Азиз, иди к нам, становись сюда! — высунув голову из-за бугра, крикнул Абдуллоджон. — Уж не с женами ли ты собрался работать? Мы сегодня их перегоним!

Азиз молча перебрался через бугор, взял лопату, спустился в траншею, надавил на лопату ногой. Женщин и мужчин разделяла стена — остаток бугра — толщиной метров в пятнадцать. Стену венчал массивный скалистый зубец. Азиз с сомнением поглядел на него, соображая, что лопатами вряд ли удастся подкопать его в основании.

Вечерняя тьма сгустилась, и комсомольцы, стеснившись в узкой траншее, работали в темноте. Двое из них стояли с лопатами наверху, принимая и отбрасывая землю, вышвыриваемую к ним снизу. Всем было не до разговоров. С другой стороны стены доносились женские голоса и смех. Изредка, наталкиваясь на вкрапленные в землю камни, позвякивало железо.

Взошла луна, осветив наискось лица и плечи работников. По лицу Азиза, смешиваясь с пылью, струился пот. Мысль о напрасно ожидающей Озоде придавала злобную напряженность его движениям. Ему было жаль самого себя.

Когда луна поднялась высоко, комсомольцы прекратили работу, повтыкали лопаты в землю и, угощая друг друга папиросами, выбрались из траншеи.

— Ну, как у вас, рафикон? До моей метки дошли? — появилась на гребне стены Лола-хон.

— На полметра дальше прошли! — небрежно заявил Абдуллоджон, указывая на деревянный клин, воткнутый в край траншеи. — У тебя как?

— У меня? — Лола-хон поманила его сверху рукой. — Иди посмотри!

Комсомольцы двинулись через бугор и смешались с женщинами. С этой стороны траншея ушла от такой же отметки на три четверти метра.

— На четверть метра опять обогнали вас, — поддразнивающим тоном заключила Лола-хон. — Хвастались!..

— Нас восемь человек, а вас девять, — возразил уязвленный Азиз.

— Пусть вас десять будет, все равно не обгоните! — воскликнула Розиа-Мо, поправляя свою паранджу, которую снимала на время работы. — Вам сусликов в помощь надо!

— Молчи ты, слепая. Сама в этом чачване как крот!

— Я и в чачване вижу, что у тебя, точно у муллы, руки трясутся, устал. И колени, как у старого верблюда, дрожат.

Женщины расхохотались. Азиз хотел было поостроумней ругнуться, но Лола-хон подтолкнула его в спину:

— Идем!

Они пошли вместе, и Азиз не знал, с чего начать разговор. Лола-хон заговорила первая:

— Ты что же, чужой мне стал? Обещал помогать во всем, а сам где пропадаешь?

— А что, я не работал сегодня?

— Сегодня, сегодня… А вчера где ты был? А позавчера? Слабое у тебя сердце, Азиз… Ну, пусть… Раз пришел все-таки. Дело есть у меня к тебе.

— Говори, Лола-хон, какое? — обрадовался Азиз переходу с неприятной для него темы.

— Надо тебе в Румдару сходить… Дальше рыть трудно, там посередине скала большая.

— Я сам смотрел. Лопаты ее не возьмут.

— Надо взрыв маленький сделать. Если скажешь товарищу Хураму, он к нам человека пришлет. Один маленький взрыв, как рвут камни, когда строят дорогу. Пойдешь?

— Завтра пойду к Хураму, скажу.

— И еще скажи: через несколько дней на участок можно будет воду пустить, но земля тяжелая. Надо, чтоб к нам пришли тракторы, без тракторов как успеем мы ее приготовить?

— Лола-хон, ты знаешь, в наш колхоз не полагается тракторов.

— Почему не полагается?

— Политотдел говорил: в каком кишлаке много лошадей и быков, какой кишлак с ними без тракторов может справиться, туда не давать. Потому что в нашей МТС тракторов очень мало, пойдут в другие кишлаки, где тягла нет.

— Я знаю. Но если сказать товарищу Хураму, что новая земля — в плане нет — тяжелая земля, неужели товарищ Хурам не даст? Я думаю, даст.

— Я тоже думаю так… Завтра пойду просить.

— Не обманешь, как прошлый раз?

— Нет, Лола-хон. Дело важное, слово мое, — пойду.

Лола-хон и Азиз вступили в залитый лунным светом кишлак.

— Азиз, зайдем ко мне домой… Быков тебе покажу, один заболел немножко, не знаю что сделать.

— Пойдем.

— Еще хочу у тебя спросить. Мои женщины теперь по утрам тоже работать начали. Ну, я уговорила их, дала им семена очищать, в бригаду Ахуна включила… А вчера такой случай, ты пропадал, я тебе не могла сказать… Сидим, очищаем. Все в одну кучу семена сыплют. Одна — Джалила жена, совсем плохо работает. Я говорю всем: нельзя в одну кучу сыпать. Джалилова кричит: «Врет она, всю кучу поровну разделим, всем по одной части выработку будем считать…» Я спорю с ней. «Это неправильно, — объясняю. — Ты меньше работала, а хочешь как мы получать? Надо, чтобы каждая в свою кучку сыпала, тогда сразу видно будет. Да?» Вот начался шум. Джалилова кричит: «Так бригадир велел, Ахун — старый дехканин, наверно, лучше тебя понимает!» Я Ахуна позвала. Он говорит: «Правильно, в одну кучу». Я очень с ним поругалась. Сегодня утро пришло, никто не хотел работать. Я еле уговорила, сказала — в сельсовет на Ахуна жаловаться пойду. Вот ты секретарь сельсовета. Как скажешь? Я решила своим умом, а может быть, есть постановление другое?

— Скажу тебе, — серьезно ответил Азиз, — нет постановления такого. Коммунистическая партия говорит: нельзя уравниловку… Одна куча — это, по-моему, уравниловка. Вот. Значит, врет Ахун. Ты правильно рассуждаешь.