Делегат грядущего

«Милая Клава! Спасибо тебе за письмо. Других я не получил. Конечно, скорей приезжай, я очень рад. У нас действительно чудесные сады, ну прямо-таки земной рай. Ты будешь гулять и объедаться фруктами. У меня, правда, чуть больше работы, чем ты себе представляешь, но это замечательная работа. Телеграфируй, я встречу, у меня есть машина.

Статей пока не писал. Целую тебя.

Твой Хурам.

Прости за краткость письма».

Торопливо заклеив конверт, Хурам закрыл ставни, чтоб мошкара не слеталась на свет, и принялся писать политдонесение.

Топот, обрывающийся за окном, и стук в дверь. Хурам, вскинув голову, смотрит на ставни, плотно закрывающие окно. Иглы солнечных лучей проходят сквозь узкие щели. Хурам отворачивается к лампе, льющей на стол желтый свет, и понимает, что не заметил наступления дня.

Стук в дверь повторяется с настойчивой силой.

Хурам кладет ладонь на недописанное политдонесение и недовольно отзывается:

— Да, да…

В комнату широкой волной врывается свет. Входит Баймутдинов. Высокие сапоги и поверх чесучовой косоворотки — шелковый сине-зеленый халат, опоясанный патронташем, из-за плеча торчит ствол японского карабина. Баймутдинов останавливается в дверях, спокоен, благодушен, приспустив длинные ресницы, словно из-под них изучая, какой эффект производит он своим ранним и неожиданным посещением.

Быстрым движением Хурам приоткрывает ящик стола, сует туда пачку листов политдонесения, встает, наклоняясь над столом, одновременно задвигая коленями ящик, тушит побледневшую лампу и поворачивается к Баймутдинову, не изменившему позы в дверях.

— Ну что же, пришел, входи, садись! — Хурам не хочет показать удивления, и в словах его — непринужденность. — Чего в дверях, как милиционер, стал?.. Не думал я, что ты такую рань поднимаешься… Здравствуй!

За Баймутдиновым, заслонившим массивной своей фигурой почти весь дверной просвет, видны два вооруженных всадника. Баймутдинов, будто выйдя из задумчивости, ласково улыбается и, ступая по комнате эластично и тяжело, тянет навстречу Хураму обе руки, правой жмет Хураму руку, левой, полуобняв Хурама, который ниже его на целую голову, похлопывает его по спине:

— Не ждал, дорогой товарищ Хурам?.. Я думал, ты спишь, будить хотел, а ты, судя по лампе, всю ночь работал?

— Да, письмо жене писал, — вяло ответил Хурам, заложив ладонь на усталую шею и качнув головой.

— У тебя где жена? На Памире?

— Нет, в Ленинграде.

— Таджичка?

— Нет, русская…

— Ты на русской женился? — в тоне Баймутдинова нескрываемое удивление.

— На русской. А что?

Баймутдинов глядит в сторону.

— Ничего… Сильно любишь жену — на всю ночь письмо?

Хурам сделал вид, что не заметил иронии, и принял радушный тон хозяина:

— А кто там с тобой? Почему не заходят? Зови всех, примус разожгу, чаю напьемся. Только извини: хозяйства у меня никакого.

Баймутдинов ставит в угол винтовку. Подсаживается сбоку к столу, широко раздвинув колени. Стол завален бумагами. Баймутдинов искоса поглядывает на них.

Хураму хочется спросить, почему Баймутдинов вчера не пришел в ГПУ, но он сдерживается: скажет ли сам?..

— Чай пить не будем. Пили уже. За тобой без дела приехали — на охоту звать… Из верхних кишлаков жалобы дехкан: «Приходят с гор кабаны, пшеницу топчут, бахчи разрывают, жить мешают; своих ружей нет, — приезжайте охотиться, загонять для вас будем». Вот еду, еще несколько товарищей нас по дороге нагонят. Себе отдых и развлечение, дехканам — помощь. Они нам для этого дела дают лучших своих лошадей. Ты, дорогой товарищ Хурам, свободен сегодня?

— Не могу, — быстро (подумав: вот выбрал время!) ответил Хурам. — Спасибо за приглашение, верно, очень люблю охоту, а не могу — работы по горло.

— В выходной день какая работа? — снисходительно протянул Баймутдинов.

— Разве сегодня выходной?.. Нет уж… Пройдет посевная — наезжусь тогда по охотам.

Баймутдинов, пропустив мимо ушей легкую язвительность Хурама, принялся его уговаривать. Охота была для Хурама великим соблазном, уже не раз он мечтал о ней в Румдаре, но сейчас он отказывался решительно и упрямо.

Убедившись, что все уговоры тщетны, Баймутдинов, однако, не заторопился вставать, принял вторичное приглашение выпить чаю и спокойно посматривал на Хурама, который, присев на корточки перед грязной табуреткой, долго возился с примусом.

— Фу, мерзость!.. Вот не люблю этой штуки! — Хурам выпрямился над зашумевшим наконец примусом и отер лоб тыльною стороной ладони. — Ну, зови, кто там ждет тебя.