DELETED

…На кухне полутемно, потому что окна выходят на север и на лысые кусты, а за окнами моросит дождь. Лондонское радио бормочет утренние новости. Я почти ничего не понимаю, но так даже лучше: я слушаю интонации и ритм английской речи, и она превращается в своего рода музыку.

Клубничный джем в центре стола в маленькой бледно-розовой пиалке, овсянка, тоже в пиалах, но побольше, кофе в тёмно-зелёных японских чашечках без ручек.

Над столом висит пробковая доска для заметок, к ней приколот маленький рисунок углём: медведь стоит на задних лапах, вид у него растерянный. Рядом пришпилено расписание показов в её любимом кинотеатре, свисает стопка нанизанных на короткую спицу магазинных чеков. На холодильнике на магнитах ещё несколько открыток с разнообразными медведями.

Я не помню, о чём мы говорили тем утром, помню только как звучал её голос: он, как и английские новости, превратился в музыку. Помню, что в какой-то момент мы решили, что нам нужны свечи, потому что темно и потому что овсянка при свечах — это очень романтично. Но свеча нашлась только одна, и та хиленькая, маленькая таблетка, язычок её пламени всё время заваливался набок от легчайшего сквозняка. Отсвет огонька то наскакивал на мельхиоровую ложку, которой накладывали джем, то снова исчезал…

Противно запищала стиральная машинка. Захотелось пойти и изо всех сил пнуть её ногой.

Я должна была тогда что-то придумать, помешать Инне лететь…

(Придумать? Да что ты могла придумать? Ты только вешала на неё свои проблемы. Ты даже не знала, что у неё плохо с сердцем.)

Я поплелась в ванную и развесила постиранное бельё. Силы как-то внезапно закончились. Я с трудом поднимала руки, с трудом переставляла ноги, словно преодолевая сопротивление, ещё большее, чем в Бардо. Наверное, так себя чувствовали мои клиенты перед полным исчезновением.

За несколько минут до разговора с родителями я попыталась встряхнуться, чтобы не провоцировать лишних вопросов: я представила летающую ферму, — одна из моих фантастических уловок, чтобы отгонять мрачные мысли. На ферме абсолютно все, даже крысы и тараканы, проходят специальный инструктаж по поведению в экстремальных ситуациях. И в случае приближения грозовой тучи, которую никак не облететь, всем выдают парашюты и сухпайки. Мне нравилось представлять, как какой-нибудь сонный утренний дачник сидит на веранде с чашкой кофе в руке, и вдруг откуда-то сверху начинают доноситься звуки зоопарка. А потом на куст сирени внезапно приземляется корова на парашюте. За ней коза, которая от глубокого потрясения, только успев встать на все копыта и промекать что-то невнятное, тут же принимается нервно жевать свой парашют, который опустился следом за нею. И пока обеспокоенный здоровьем животного дачник пытается отобрать у козы парашют, с неба сыплются кудахчущие куры, обморочные кролики и скулящий кобель с завязанными от страха глазами. А на красных парашютах спускаются хитрые крысы, которые сожрали свои сухпайки сразу, как получили, и потом, ещё с высоты птичьего полета, подобно орлам, высматривали, куда нужно рулить, чтобы угодить прямиком на завтрак. И пока дачник подносит нашатырь кроликам и гладит по спине встревоженного кобеля, крысы на веранде уже доедают омлет и тосты с сыром, запивая их кофе из хозяйской чашки.

Но всё это звериное представление мало мне помогло. Как только я приняла входящий вызов в Скайпе, и мама поздоровалась и спросила, как дела, куры и козы начали превращаться в змей и пауков.

— Нормально, — вяло ответила я, зная, что уже всё делаю неправильно, что нельзя покорно плестись за родительской дудкой, нужно самой начать задавать вопросы и говорить, говорить…

— Ну, рассказывай, что у тебя новенького? — с какой-то ненатуральной весёлостью продолжала мама.

— Не знаю. Да вроде ничего. А что у меня может быть нового? — ответила я. Досада росла, и я сама не понимала, почему.

— Работу нормальную не нашла? — включился в разговор отец.

— В смысле? — переспросила я, хотя прекрасно поняла, о чём он, потому что он задаёт этот вопрос при каждом нашем разговоре. — Папа, у меня есть работа. И ты это знаешь.

— Это не работа, это баловство, — я удивлённо смотрю на его всклокоченные седые волосы, на старые очки в серебристой оправе и не узнаю их. Когда я думаю о нём, я представляю его совсем другим. — Тебе нужно искать нормальную работу.

— А что ненормального в этой? — опять задала я вопрос, который никуда не ведёт, но почему-то не смогла остановиться, словно поскользнулась и съезжаю с горки, набирая скорость.

— На нормальную работу люди ходят каждый день, по графику. И работают там по своей профессии. А это что за работа такая? Это всё временно.

— Какая разница? Зарплату же платят, — я знаю, что в отцовском понимании люди работают только ради денег, никаких альтернативных версий он не приемлет.

— Сегодня платят, а завтра перестанут.

— С чего бы?

— А с того, что прикроют контору. Потому что однодневка.