DELETED

Некоторое время я прилежно следовала советам из интернета и каждый день делала комплекс упражнений для интимных мышц. Но ничего не менялось. Оргазм по-прежнему наступал только во время мастурбации и никогда — во время секса с Алексом. Зато в результате «изучения своей сексуальности» я обнаружила, что меня возбуждают изображения обнажённых женщин, а в фантазиях мне нравится представлять себя мужчиной, занимающимся сексом с противоположным полом.

Интимная жизнь с Алексом, наоборот, становилась всё неприятнее. Я попыталась поговорить с ним о своих исследованиях, и он сказал, что я, по всем признакам, сексуальная извращенка, и что, вероятно, в подростковом возрасте у меня закрепился неправильный паттерн поведения: возбуждение исключительно в ответ на мастурбацию и ненормальные сексуальные фантазии. И что теперь уже ничего не исправишь.

В какой-то момент у меня перестала вырабатываться естественная смазка, приходилось покупать и использовать лубриканты. Но даже с ними всё внутри постоянно натиралось и потом ещё примерно сутки саднило и болело. Так что во время секса я обычно просто сбегала от телесных ощущений и пережидала происходящее где-то глубоко в своих отвлеченных мыслях.

Когда Алекс уже крепко спал, удовлетворив свои потребности, я возвращалась в тело и, лёжа в темноте, чувствовала еле заметную боль между ног. А ещё другую: жгучую, застрявшую комком в горле, щиплющую глаза. Я зажимала её внутри, подтянув колени поближе к подбородку. Не давала ей вырваться наружу.

Я чувствовала себя абсолютно одинокой, маленькой и жалкой. Хотелось сжаться ещё сильнее, свернуться в клубочек, как зверек. И ещё чтобы кто-нибудь погладил по голове и сказал что-нибудь доброе, ласковое.

Иногда, как в детстве, когда отец орал и угрожал вышвырнуть из дома или «треснуть так, что мозги на стене останутся», я думала о воображаемом защитнике, о том, как он появится и спасёт меня.

Моё тело, моя психика, моя сексуальность — всё оказалось поломанным. Жизнь казалась беспросветной, но изменить её у меня не получалось. И страшно было думать о том, как мало мне лет: ведь это означало, что впереди ещё многие годы такой же серой, унылой каши, в которой из последних сил барахтаешься и не понимаешь, зачем. Когда мне было пятнадцать, то я верила, что осталось ещё совсем немного потерпеть, и худший период наконец закончится. Что ещё всего два года, и я вырасту, вырвусь из родительского дома, и настанет нормальная, моя собственная жизнь.

В тяжелые моменты детства эта мысль придавала мне сил — взрослость, как избавление. Но когда взрослость настала, то оказалась сплошным обманом, подлой ловушкой. Она была не лучше, чем детство. Разочарование росло, появились другие мысли. Неужели это и есть моя жизнь, то, чего я заслужила? Но почему она такая, что ужасного я сделала?

Пока я жила с Алексом, я всё еще была довольно религиозной, поэтому я начинала молить бога о прощении. Или думать о том, что, может быть, лучше совсем перестать жить, ведь жить мне абсолютно некуда: впереди только темнота и холод. Но перестать жить не так просто, это требует действий, а сил на действия в такие сумрачные минуты у меня не было. Поэтому я снова начинала умолять бога простить меня, теперь уже за мысли о самоубийстве.

По ночам, лёжа в постели и думая о своем безнадёжном будущем, я не могла сдержаться и начинала плакать. Бывало, я ловила себя на том, что хоть и стараюсь плакать беззвучно, в тайне надеюсь, что Алекс услышит и проснётся. Как полная дура, я лелеяла мечту о том, чего не может быть: что он обнимет меня, примется расспрашивать, что случилось, и утешать. Во сне Алекс выглядел спокойно и мирно, как будто становился другим человеком — настоящим, сочувствующим Алексом, в существование которого я всё ещё верила. Но он ни разу не проснулся и ничего не сделал.

Алекс убеждал меня, что все мужчины, как бы они себя не вели, хотят от меня только одного — секса. Что, конечно, поначалу многие из них тщательно маскируют свой истинный интерес, делая вид, что стремятся к общению, что их волнуют мои взгляды, внутренний мир и тому подобное. Или что они ищут серьёзных, длительных отношений. Что всё это ложь, ловушка для таких наивных дур, как я. Женской дружбы, по его словам, также не существовало.

Если я с кем-то знакомилась, рассказывала о своих бывших или настоящих приятельских отношениях или даже просто отзывалась о ком-то с симпатией, Алекс тут же находил изъяны, разоблачал «истинные намерения», громоздил доказательства того, что на самом деле человек пустышка, лгун, бездарность, ничтожество, своекорыстная сволочь. Говорил, что только я могу этого не замечать, что это же очевидно и, мол, когда же я научусь хоть немного разбираться в людях.