– Где мое дитя?! Оно живо! Живо! Я знаю, что оно было живо.
И тогда Лай опустился на колени перед ложем жены. Взял ее руки, целовал нежно и говорил так:
– Был жив наш сын, когда родился, но прожил он лишь мгновенье, успел открыть глаза и взглянуть на тебя, дорогая моя.
– Дайте мне его, пусть и мертвого! – умоляла Иокаста.
– Нет, любимая, нет, – Лай знал уже, что скажет. – Я не желал рассказывать тебе, да и хоть бы кому, но родилось дитя ужасным. Было оно наполовину человеком, наполовину рыбиной. Срослись ноги его и руки приросли к телу. А кожа – не кожей, а чешуей была.
Не жалея красок, описал он уродство странного ребенка, сказал – не желал он, чтобы говорили о его жене, будто не способна она родить здорового сына. И тайно отнес новорожденного в горы, где и схоронил, отправив бедную душу его в Аид.
– Вот пепел погребального костра, – развязал Лай ткань, вытряхнул из ее складок серый пепел, который взял на старом кострище пастухов. – И прости меня, что не позволил я тебе проститься с сыном.
Плакал он, и рыдала Иокаста, но слезы приносили ей успокоение. Ведь знала она, что это – предсказание, и долго готовилась к ужасным вестям. И если дитя забрали боги, то так тому и быть. Родит Иокаста других.
Ведь обещал это посланник Аполлона…
Зеленели поля перед стенами Фив. Ярко светило солнце, и в лучах его грелся юноша. Был он путником, пришел издалека, лучшим свидетельством чему были его запыленные одежды. Сейчас же, утомленный, глядел он издали на город, думал о чем-то. Но вот донесся издалека грохот копыт. И ржание лошадей разрушило очарование момента.
Летели по дороге две колесницы, вровень держались, хоть возницы всячески понукали коней, желая показать свою удаль. Равны были братья во всем. Слились в их облике материнская красота и отцовская сила. Статны. Широкоплечи. Могучи. Веселы норовом и готовы сразиться со всем миром, вот только тот не желал сражений, зная, что не устоит перед сыновьями Амфиона. Вот и оставалось им друг друга вызывать на бой и всякий раз убеждаться – равны они…
– Эй! – воскликнул Исмен, завидев путника. И натянул поводья так, что остановили разгоряченные кони бег. – Здравствуй, гость!
– И тебе здоровья. – Юноша отложил кифару и поднялся.
– Откуда идешь? – спросил Сипил. Встал он рядом с братом, и чудилось – один это человек, на два тела разделенный.
– С острова Делос. Из святилища Аполлона.
– И что несешь?
– Правду несу. – Юноша улыбнулся им радостной, открытой улыбкой. – Только люди почему-то бегут от меня. Видно, не по вкусу им моя правда.