Дельгадо (СИ)

— Можешь и поедешь. Возможно, эта поездка обозначит твоё будущее, и ты будешь жить дальше лучше, чем мы с братьями, — грубо отрезал старший из Дельгадо и, скрывая подступающие слёзы, поспешил подняться на второй этаж.

19 октября 1821 год. Последний день в таверне Дельгадо.

Панчо проснулся от того, что ставни в его комнате открылись из-за пронёсшегося ветра. Молодой человек лениво поднялся с кровати и подошёл закрыть деревянные ставни. Повернувшись обратно, Дельгадо обнаружил пустую комнату, которая открылась перед его взором. Вещи, что ранее лежали в высоком шкафу, были сложены в старенький чемодан, а красивые красочные шторы, которые были под потолком рядом с большим окном, больше не висели здесь, изящно развиваясь от порывов ветра.

Сон больше не возвращался, да и, по-честному, спать Панчо больше совершенно не хотелось. Никто из братьев не мог нормально спать эти последние три дня. Отъезд был назначен на сегодняшний день, сразу же после того, как Мигель уедет вместе с мариачи. Младший Дельгадо одиноко спустился на первый этаж и с ужасом обнаружил страшную картину. Все стулья были придвинуты поближе к столам, и все они были завешаны грязного белого цвета холщовой тканью. Небольшой столик с вазой, где всегда стояли цветы для родителей, был спрятан Сантьяго глубоко в сундук, чтобы потом найти ему новое место в небольшом будущем домике Дельгадо. Панчо грустно оглядел такую пустую таверну и провёл ладонью по пыльной барной стойке, взгляд его остановился на деревянной дощечке, что мирно покоилась там. Молодой человек взял её в руку и перевернул. Красивые буквы «Дельгадо», что были выведены с такой аккуратностью и дотошностью сеньорой Дельгадо, украшали старую дощечку. Панчо слабо улыбнулся, но в туже секунду его глаза наполнились слезами, и они одна за другой большим потоком стали катиться по смуглым щекам молодого человека. Панчо продолжал плакать в одиночестве в пустой харчевне, пока на его широкое плечо не легла чья-та рука. Это был Альваро, что также не мог уснуть, поэтому решил спуститься на первый этаж, как делал всю свою жизнь, когда не мог больше спать. Альваро ничего не сказал, он лишь аккуратно улыбнулся и притянул плачущего Панчо к себе.

День приблизился к полудню, когда небольшая повозка остановилась рядом с таверной. Мигель выглянул в открытые ставни и, убедившись, что это были мариачи, повернулся к своим братьям.

— Пожалуйста, веди себя хорошо и не доставляй больших проблем, — ласково проговорил Сантьяго, поглаживая плечи младшего брата.

— О нас не волнуйся, — Альваро тоже подошёл к Мигелю, — мы, как освоимся на новом месте, сразу же напишем тебе письмо.

— Вот, возьми это, — Алехандро протянул мешочек с монетами своему брату, — это немного, но я думаю, ты заработаешь неплохие деньги.

Панчо ничего не проговорил, он лишь обнял Мигеля и быстро отстранился, чтобы тот не заставлял долго ждать мариачи.

Мигель потуже затянул хвост из длинных кудрявых волос и, в последний раз оглядев таверну, вышел на улицу, где уже вовсю пекло солнце. Как только Мигель скрылся в повозке, лошадь тронулась, поднимая пыль с сухой земли. Мариачи радушно встретили Дельгадо, всё ещё радуясь и благодаря, что тот смог к ним присоединиться, пока Николас готовился к рождению ребёнка. Мигель широко улыбается, пытаясь скрыть грусть в своей мимике. Это то, что он хотел, это то, к чему он стремился долгие годы. Тогда почему Мигель сейчас несчастен? Серхио радостно положил ладонь на хрупкое плечо молодого человека и попросил его сыграть что-нибудь на его гитаре.

— Знаешь, — задумчиво протянул Серхио, — что-то такое игривое, но не заводное. Может быть расслабляющее, но не скучное.

Мигель вежливо отказывается, желая услышать игру его старших наставников. Марио громко рассмеялся и взял гитару в свои смуглые руки, обращая внимание, что не обязательно называть их наставниками.

Плавная мелодия плавно наполняет телегу своим красочным звучанием. Это впервые, когда Мигель совершенно не наслаждается этим прекрасным творением человека. Музыка — это то, что всегда спасало его в самые сложные дни. Она поднимала его работать и радоваться жизни. Она обволакивала, ласкала. Но всё же, музыка лишь создавала желание и настроение, пока братья были рядом. Рядом физически. Панчо всегда так аккуратно обнимал брата, словно бы боялся сломать его, как хрупкий хрустальный бокал. Альваро же обнимал, как-будто в последний раз, сильно сжимая в своих красивых руках. Алехандро обнимал Мигеля, как обнимала мать, так ласково и нежно, легко касаясь пальцами горячей кожи. А Сантьяго обнимал просто и чуть сухо, но это было достаточно, чтобы понять, что это с любовью. Братской любовью.

— Мы покидаем пределы Мехико, — проговорил кучер, что управлял упряжкой.

— Стойте! — громко проговорил Мигель, чтобы его точно услышали. Возможно впервые в своей жизни, — пожалуй, я здесь сойду.

— Куда? — поинтересовался Бернандо, смотря, как Мигель ловко перекидывает ноги за пределы телеги и спрыгивает на сухую землю, где еле-еле пробивались жёсткие растения.