Делирика

Часть дороги я проделал на старом, гремящем и разбрасывающем при малейшем толчке бирюзовые искры, трамвае. Улицы здесь узкие, так что единственная трамвайная линия имеет только одну колею и лишь на остановках сделаны специальные разъезды, где вагоны дожидаются друг друга, чтобы не встретиться на полдороги.

Я смотрел сквозь стекло, расцарапанное неизвестными авторами, на мелькавший в просветах между невысокими зданиями залив и думал о том, что для того, чтобы привыкнуть к жизни у моря, надо здесь родиться. Как Вероника, например... Синяя бесконечность, которая не-то вода, не-то небо, никогда не покажется ей пропастью, затягивающей в свою ненасытную утробу. Море для неё - это всего лишь море, постоянно тёплая солоноватая влага.

Мне оставалось идти чуть меньше квартала, когда снова заморосил дождь. Мелкие пронзительные капли зачёркали по моему лицу и я, чуть ссутулившись, прибавил шагу.

Вероника жила в старом четырёхэтажном доме с двориком-колодцем, отделённым от остального города аркой с массивной чугунной решёткой, двери которой, впрочем, всегда были открыты. Я пересёк дворик, крохотный мирок в себе, сомкнувшийся вокруг двух покосившихся скамеек, песочницы, в которой под порыжевшим грибком скрывалась от дождя забытая кукла, и огороженных шаткой изгородью кустов крыжовника; поднявшись по щербатым ступенькам, вошел в подъезд. Внутри было темно и сыро. Стоял крепкий запах влажной краски, замешанный на аромате готовящейся пищи и доносящимся из подвала кисло-сладким душком. По стенам расползлись нацарапанные, нарисованные маркерами и аэрозольными красками, намётанные карандашом, рисунки и надписи. Они покрывали стены несколькими слоями - было видно, что не одно поколение приложило к ним руку.

Дверь Вероники на третьем этаже - деревянная табличка с номером "31", прибитая к жёлтой двери, и пуговка звонка, которая имела обыкновение биться током, если давить на неё влажными пальцами.

Я позвонил дважды с минутным интервалом - по ту сторону двери была тишина, только дождь стучал по жести, да где-то этажом выше старательно рыдал младенец.

Вероника была в своей делирике. Не самая утешительная новость.

Что такое делирика? Попробуйте объяснить рыбе о пользе воздуха и тогда, возможно, я попробую растолковать вам суть делирики.

Это не место, по крайней мере, не место, принадлежащее реальности.

Это, скорее состояние восприятия направленное внутрь индивидуума, обретшее собственное воплощение на метасенсорном уровне. Всё ясно?

Вот и я о том же. Это определение принадлежит одному из моих товарищей. А я не имею ни малейшего понятия о том, что такое метасенсорный уровень, и как на нём можно хоть что-то воплощать. Делирика - это как море, рядом с которым ты родился, ты воспринимаешь её, как данность. Высшая ступень эволюции японского сада камней. Это - мирок, который внутри тебя, но внутрь которого ты можешь поместиться без остатка.

Как если бы детская иллюзия "закрою глаза и стану невидимым" была реальностью. Впрочем, именно дети первыми научились уходить в делирику.

Можно ли уйти в чужую делирику?

Можно. Я как раз собирался это сделать. Надо только примерно знать место, где человек ушел в свою делирику и очень хорошо знать этого человека. Другой вопрос, стоит ли это делать без особых на то причин. Делирика - очень интимная вещь, в которой воспоминания сплетаются с грёзами. Прежде, чем войти в чужую делирику, стоит десять раз подумать, а хочешь ли ты видеть то, о чём, возможно, ты даже и не подозревал.

Впрочем, я уже бывал в делирике Вероники. Как ни странно, но в первый раз я попал в неё случайно - такое хоть и редко, но, всё же, случается.

И я до сих пор не могу забыть то, что видел...

Три линии сходятся в одной точке. Постепенно сознание начинает позиционировать их в трёхмерном пространстве, тогда становится ясно, что углы между ними - прямые.

Рыжие подтёки вдоль линий. Угол между потолком и двумя стенами.

Боль.

Линии образуют комнату. Постепенно зрение привыкает к бинокулярности и начинает делать поправку на перспективу.

Боль. Тупая боль накатывает волнами.

Я лежу на спине. Металлическая спинка панцирной кровати, постельное бельё с застиранными штампами. Комната небольшая - в ней есть ещё две такие же кровати, три простенькие тумбочки и одно окно, замызганное, с серой, давно не крашеной рамой.

Боль скатывается вниз от солнечного сплетения к пупку и там начинает буравить насквозь, пробиваясь к копчику. Никак не могу понять, что болит - душа или тело.

Утро. Часов одиннадцать, может даже чуть раньше. Солнце рисует на стене три четырёхугольных пятна и ещё массу бликов - стоящая на узеньком подоконнике ваза брызгает светом по всей комнате.

Господи, больно то как... Даже не то, чтобы сильно болело, но боль эта - какой-то особой природы, словно в меня подселили кусок пустоты и холода. Не-то страшно, не-то стыдно, не-то просто мерзко.

Дверь открывается, и входит пожилая женщина в белом халате. Она с укором смотрит на меня и произносит: