Дело № 113

Она замахала головой, точно для того, чтобы не дать ему это говорить.

– О, я знаю себя! – продолжал он. – Я сам себе судья!

– Говори же! – воскликнула она. – Объяснись! Разве я тебе не мать? Говори всю правду, я все должна знать!

Он помедлил немного, точно боясь того ужасного удара, который должен был нанести своей матери, а потом упавшим голосом чуть слышно произнес:

– Я погиб!

– Погиб?

– Да, больше уже мне не на что надеяться, нечего ожидать! Я обесчещен, и я сам же в этом и виноват! Сам!

– Рауль… Что ты говоришь?…

– Но ты не бойся, мама, я не втопчу в грязь имя, которое ты мне дала. У меня хватит смелости пережить свой позор. Перестань, мама… не оплакивай меня… Я из тех людей, на которых ожесточилась сама судьба и для которых нет другого выхода, кроме смерти. Я сын рока. Разве ты не осуждена вечно проклинать мое рождение? Воспоминание обо мне заставляло тебя в долгие бессонные ночи испытывать угрызения совести. Наконец я нахожу тебя и за твою же привязанность ко мне вношу в твою жизнь погибель.

– Неблагодарный!.. Упрекнула ли я тебя хоть раз?

– Ни разу в жизни. Твое дорогое имя будут благословлять эти губы, когда твой Рауль умрет.

– Умрешь? Ты?

– Это необходимо, мама, этого требует честь. Я присужден к этому судьями, выше которых нет на свете, это моя совесть и воля.

– Но что же ты такое сделал?

– Мне были поручены чужие деньги, и я их проиграл.

– Большую сумму?

– Ни ты, ни я не сможем ее уплатить. Бедная мама! Я разве не все у тебя забрал? Разве ты не все драгоценности до малейшей безделушки отдала мне?

– Но ведь Кламеран богат, он сам предлагал мне свое состояние. Я прикажу сейчас заложить лошадей и поеду к нему сама.

– Кламеран уехал на восемь дней, и именно сегодня вечером я должен или уплатить, или умереть. Прежде чем решиться, я уже все обдумал. Лишиться жизни-и это в двадцать лет!

Он вытащил из кармана пистолет и насильно улыбнулся.

– Вот кто устроит все! – сказал он.

Госпожа Фовель была слишком взволнована, чтобы узреть в его угрозах хитрость. Позабыв о прошлом, не заботясь о будущем, вся поглощенная настоящим, она видела только то, что ее сын должен умереть, застрелиться и что она ничем не могла удержать его от этого самоубийства.

– Я умоляю тебя подождать, – сказала она. – Андре вернется, я попрошу у него денег. Сколько тебе было поручено?

– Триста тысяч франков.

– Завтра я их тебе достану.

– Мне они нужны сегодня же вечером!

Она почувствовала, что сходит с ума, и в отчаянии всплеснула руками.

– Сегодня же вечером, – повторяла она. – Отчего же ты не пришел ко мне раньше? Значит, ты потерял ко мне доверие?… Вечером ведь в кассе никого нет!..

– В кассе! – воскликнул он. – А ты знаешь, где лежит от нее ключ?

– Да, вот там!

– Отлично!..

Он посмотрел на нее с такой дьявольской дерзостью, что она опустила глаза.

– Давай мне его сейчас же!

– Несчастный!..

– От этого зависит моя жизнь.

– Нет, – залепетала она, – нет, это невозможно!

Он настаивал, а потом вдруг собрался уходить.

– В таком случае, мама, поцелуй меня в последний раз.

Она его остановила.

– Зачем же тебе ключ, Рауль? – спросила она. – Разве тебе известно слово?

– Нет, но я попытаюсь.

– Да ведь в кассе никогда не оставляют денег!

– Попробуем! Если я чудом открою ее и если в ней окажутся вдруг деньги, то это значит, что сам Бог сжалился над нами.

– А если не откроешь? Клянешься ли ты мне тогда подождать до завтра?

– Клянусь памятью моего отца.

– Тогда вот тебе ключ. Возьми его.

Бледные и дрожащие, Рауль и госпожа Фовель вошли в кабинет банкира и направились к узкой винтовой лестнице, которая вела из апартаментов в банкирскую контору.

Рауль шел впереди, держа лампу и сжимая в кулаке ключ от кассы.

Госпожа Фовель была твердо убеждена, что все попытки Рауля останутся безуспешны. Зная устройство кассы, она понимала отлично, что с одним ключом еще не доберешься до денег и что надо было знать еще слово. И ей казалось невозможным, чтобы Рауль знал это слово, которое не было известно даже ей самой. Ну откуда и как ему было узнать о нем? Даже допустив, что он отопрет кассу, она была уверена, что все равно он не найдет там денег, так как все фонды хранились постоянно в банке.

И если она приняла участие в деле, даже мысль о котором казалась ей ужасной, если она дала своему сыну ключ, так это только потому, что поверила слову Рауля и хотела оттянуть время до утра.

«Когда он убедится в тщетности своих надежд и своих усилий, – думала она, – он подождет до завтра, он поклялся мне в этом, и тогда я завтра же… завтра…»

Они вошли в бюро Проспера, и Рауль поставил лампу на конторку, которая была настолько высока, что, несмотря на абажур, лампа освещала все.

Быстро, с привычной ловкостью он нажал на пять кнопок на крышке кассы: «ж», «и», «п», «с», «и».

Затем он вставил в скважину ключ, повернул его раз, затем вдвинул глубже и повернул вторично. Сердце его так билось, что госпожа Фовель могла слышать его удары.

Слово не было изменено. Касса отперлась.

Рауль и его мать оба вскрикнули: один от радости, другая от страха.

– Запри ее! – воскликнула госпожа Фовель, пораженная этим неожиданным, необъяснимым результатом.