И, потеряв голову, она бросилась на Рауля, отчаянно вцепилась ему в руку и потянула ее на себя с такой силой, что ключ выскочил из скважины, скользнул по дверце кассы и оставил на ней длинную, глубокую царапину.
Но Рауль улучил время и, увидав на верхней полке кассы три пачки процентных бумаг, схватил их левой рукой и сунул себе под сюртук между жилеткой и рубашкой.
Израсходовав себя всю на это движение и будучи не в состоянии сладить с охватившим ее волнением, госпожа Фовель выпустила руку Рауля и, чтобы не упасть, ухватилась за спинку кресла Проспера.
– Умоляю тебя, Рауль, – сказала она, – заклинаю тебя, положи обратно в кассу эти билеты… Завтра я тебе достану эти деньги, клянусь тебе в этом, я дам тебе их в десять раз больше, только, умоляю тебя, пожалей свою мать!
Он не слушал ее и рассматривал царапину, оставленную на дверце. Она была очень заметна и беспокоила его.
– Не бери хоть всего, – настаивала госпожа Фовель. – Возьми, сколько нужно, и положи обратно остальное.
– Для чего? Чтобы менее заметили кражу?
– Да. Пойми ты, я все устрою. Предоставь действовать мне. Я придумаю какое-нибудь извинение, скажу Андре, что это мне понадобились деньги.
С тысячами предосторожностей Рауль снова запер кассу.
– Идем, – обратился он к матери. – Удалимся скорее, а то нас могут хватиться. Прислуга может войти к тебе в будуар и, не найдя нас, поднимет тревогу.
Это жестокое равнодушие, эта способность рассуждать в такой момент возмутили госпожу Фовель.
– Отлично! – воскликнула она. – Хорошо же! Пусть нас ловят на месте преступления! Тогда все будет кончено, Андре меня выгонит, как последнюю тварь, но я не стану губить невинных. Завтра в этом кабинете обвинят Проспера. Кламеран отнял у него любимую женщину, а ты хочешь украсть у него и честь, – нет, довольно!
– Идем же! – крикнул он, схватив ее за руку.
Но она упиралась. Она уцепилась за край стола и не хотела идти.
– Я уже предала вам Мадлену, – сказала она, – поэтому не хочу предавать вам еще и Проспера!
Рауль понял, что необходим очень веский мотив, чтобы изменить решение госпожи Фовель.
– Эх, простота! – засмеялся он с цинизмом. – Разве ты не понимаешь, что сам Проспер мой сообщник и что мы эти деньги поделим поровну? Он уже дожидается меня.
– Это невозможно!
– А что ж по-твоему, откуда бы я мог узнать слово?
– Проспер честен.
– Конечно; мы оба честны! Только нам нужны деньги.
– Ты лжешь!
– Нет, милая маменька, Мадлена прогнала от себя Проспера, надо же ему, бедному мальчику, чем-нибудь утешаться, а для этого нужны ведь деньги…
Он взял лампу и осторожно, но с силой повел госпожу Фовель по лестнице. Она уже не владела собою и машинально переступала со ступени на ступень.
– Надо положить ключ обратно в стол, – сказал Рауль, когда они были снова в спальне.
Но она не слышала его, и он сам положил его туда, так как видел, откуда она его взяла.
Затем он снес на руках госпожу Фовель в ее будуар, где она сидела во время его прихода, и усадил ее в кресло.
И так велик был упадок ее сил, так дико смотрели в пространство ее глаза, по которым можно было судить об ужасе, охватившем ее душу, что испугался даже сам Рауль, и ему показалось, что она сошла с ума.
Он поцеловал ее в лоб и ушел.
В том самом ресторане, в котором они обедали, Кламеран, мучимый неизвестностью, поджидал своего сообщника.
И едва только показался Рауль, как он стремительно вскочил с места, побледнел от беспокойства и едва слышно спросил:
– Ну?
– Все исполнено, дяденька, спасибо тебе. Теперь я последний из негодяев.
Он быстро расстегнул жилет и, бросив на стол, еще залитый тем вином, которым он опьянял себя для храбрости, четыре связки банковых билетов, он с ненавистью и презрением сказал:
– На, подавись! Эти деньги будут стоить чести и, быть может, жизни трех человек.
Кламеран не почувствовал обиды. Дрожавшей рукой он сгреб банковые билеты и стал их ощупывать, точно стараясь убедиться в успехе.
– Теперь Мадлена моя! – сказал он.
Рауль молчал. Вид этой радости после всего того, что он испытал за этот час, его возмущал и унижал.
– Трудно было? – спросил Кламеран с улыбкой.
– Я тебе запрещаю, – закричал вне себя Рауль, – понимаешь? Я тебе запрещаю когда бы то ни было говорить со мной об этом вечере! Я должен его позабыть…
Кламеран нетерпеливо пожал плечами.
– Забывай, забывай, милый племянничек, – насмешливо проговорил он, – сделай такое одолжение! Только я не думаю, чтобы из боязни воспоминаний ты отказался от этих трехсот пятидесяти тысяч франков. Возьми же их! Они твои.
Это великодушие не удивило и не удовлетворило Рауля.
– По нашему условию я имею право на большее, – сказал он.
– Совершенно верно. Это – в счет платежа.
– А когда я получу остальное?
– В день моей свадьбы с Мадленой. Не раньше.
– Ладно, я соглашаюсь. Но от поручений, подобных нынешнему, я положительно отказываюсь.
Кламеран расхохотался.