Учитывая неоднозначность случая, власти пригласили доктора Н. А. Оболонского и прозектора Н. Н. Туфанова с кафедры судебной медицины Киевского университета Святого Владимира для проведения независимого осмотра тела. Оболонский и Туфанов не поддерживали гипотезу о ритуальном убийстве, но и не исключали ее. Их заключение отличалось от результатов дознания лишь в одном существенном отношении: они пришли к выводу, что в ходе убийства произошло «почти полное обескровливание тела» и что смерть была вызвана «острым малокровием». Как выяснится позднее, выводы эти были сомнительными.
В Киево-Печерской лавре Лядов встретился с архимандритом Амвросием. Если Голубев, подобно Томасу Монмутскому, играл роль сыщика-христианина, то Амвросий был аналогом еврея-отступника Теобальда, «обращенного врага», выдающего тайные ритуалы своих соплеменников.
Амвросий первым заявил о факте существования ритуальных убийств. Он сообщил:
…Я неоднократно имел случай беседовать по этому предмету [о ритуальном убийстве христиан евреями. —
Кроме того, Амвросий заявил, что «всех в таких случаях ран должно быть определенное число и в определенных частях тела, числом приблизительно сорок пять». Давая показания в мае 1911 года, Амвросий признал, что сам не изучал еврейские тексты, якобы предписывающие ритуальные убийства христиан. Более того, он оговорился, что два монаха, от которых он главным образом получил эти сведения, принадлежали к «кантонистам», то есть к евреям, с двенадцати лет призывавшимся в царскую армию, где они служили на протяжении двадцати пяти лет, мало что зная о собственной религии. Тем не менее на Лядова свидетельство Амвросия произвело сильное впечатление.
Восьмого мая профессор Сикорский дал заключение о психологическом портрете преступников. Оно было основано на поразительном истолковании результатов вскрытия:
…Все обнаруженные на теле Ющинского повреждения нанесены уверенной и спокойной рукой, не дрожавшей от страха и не преувеличивающей размера и силы движения под влиянием гнева…
Если Фененко и Брандорф полагали, что почти полсотни ран, нанесенных без видимой цели, указывали на убийство в припадке ярости, то Сикорский усмотрел в преступлении приметы «бездушной и неторопливой работы… быть может, рукою лица, привыкшего к убою животных».
Чаплинский так докладывал об этих потрясающих открытиях министру юстиции: