Дело чести

И юноша и женщина были облачены в чистую, хорошо выглаженную одежду мрачных тонов – на голове у парня красовалась черная четырехугольная тюбетейка, чуть великоватая по размеру – она лезла ему на брови, и приговоренный (к чему?) ежесекундно поправлял свой строптивый головной убор скованными спереди руками.

– Чего они натворили-то? – болезненно поморщившись, поинтересовался Джо. – Угрохали кого?

– Син и мат, – хмуро пояснил водила, бросив через плечо неприязненный взгляд. – Атэц уехал – он ибалса мало-мало. Адын родстник паймаль…

В этот момент Руслан вернулся в салон, одновременно хлопцы Салаутдина начали пристегивать приговоренных наручниками к столбам – какие-то там у них скобы были для этой цели, то ли петли – не рассмотрел.

Конвоиры обращались с пленниками очень деликатно: не дергали, не толкали, зачем-то разомкнули наручники и пристегнули каждого за левую руку, на высоте метр с небольшим от помоста.

– Это чтобы молиться было удобнее, – пояснил Руслан, перехватив мой взгляд. – По шариату, нельзя отказывать в последней молитве – даже самому плохому мусульманину…

Возившийся с женщиной гвардеец сделал-таки неосторожное движение локтем – платок на голове приговоренной съехал на затылок, на миг открыв лицо.

– Господи, да она совсем еще девчонка! – невольно воскликнул Джо. – Ну какая же она ему мать?

Действительно, прикованной к столбу женщине никак нельзя было дать на вид более чем двадцать лет. Если брать в расчет то обстоятельство, что женщины гор не по годам быстро утрачивают обаяние молодости – из-за частых родов и каторжной работы, – пригожая дивчина, прикованная к столбу, никак не могла быть матерью парня, которому суждено было разделить с ней печальную участь.

– Ты им что сказал? – по-чеченски поинтересовался Руслан у водилы.

– Сказал, что мат и сын… что трахались, – водила боязливо покосился на хозяина. – Что – разве не правильно сказал? Так ведь и есть…

– Много говоришь, мальчик, – беззлобно констатировал Руслан и пояснил нам:

– У одного уважаемого сельчанина умерла жена – при родах. Он взял в дом другую жену – вот эту, – Руслан потыкал пальцем в сторону помоста. – Она, как видите, совсем молодая… – Наш пленитель на пару секунд смутился и пожал плечами. – Ну, сын у него – как раз ее возраста: вон он, – опять тычок пальцем в сторону помоста. – Отец часто в разъездах… гхм-кхм… Короче, они того… ну, трахались маленько… А это нехорошо: по шариату не положено. Она же ему как мать. В общем, нельзя так… гхм – кхм… Ну, родственники их засекли и сдали шариате кому суду… Вот.

– А что ж отец? – неожиданно прорезался невозмутимый обычно Лось. – Отец – что?

– Что «что»? – не понял Руслан. – Вон отец – жив-здоров, – он показал пальцем вправо: там, посреди толпы, но все же как будто в каком-то выделенном пространстве, стоял высокий бородатый мужик с автоматом, облаченный в камуфляж, по-видимому, один из командиров Салаутдина. Мужик хмурился и безотрывно смотрел в сторону помоста. Люди, похоже, старались держаться от него подальше, как от прокаженного.

– Не, ты не понял, – Лось напрягся лицом из-за необходимости говорить так много. – Отец что: не стал отмазывать своего сына и жену перед этим вашим… ну, перед судом?

– А, вон ты про что! – Руслан криво ухмыльнулся. – Ну, вам это трудно понять… «Отмазывать»!!! Хм… Я вас для этого сюда и привез, чтобы посмотрели, какие у нас строгие порядки и высокая чистота нравов. Именно поэтому наш народ непобедим! – Руслан патетически вздернул бровь и важно скрестил руки на груди. – Именно поэтому мы победили Россию в тяжелейшей кровопролитной войне… – И, как нечто само собой разумеющееся, добавил:

– Отец сам и настоял, чтобы это дело вершил шариатский суд. Его, кстати, родственники сначала уговаривали, чтобы все это по-тихому обстряпать, в семейном кругу. Но он предпочел вытерпеть всенародный позор, как видите, но сделать все по нашим древним законам. И поступил совершенно правильно… – Последняя фраза прозвучала не совсем уверенно: дрогнул голос у Руслана, прозвучала в его тоне какая-то досадливая нотка.

– Так что – расстреляют их? – настырно повторился Джо. – За такую фуйню?

– Ну я же сказал – не расстреляют! – раздраженно воскликнул Руслан. – За такие штуки не расстреливают – не положено. Смотрите, сами все увидите.

В это время на помост шаркающей походкой поднялся местный мулла – Хафизатдин. Я его в прошлом году имел счастье мельком наблюдать в лагере Абдуллы Бекаева в процессе какого-то торжественного богослужения по случаю ратных успехов тутошнего отряда: небольшого росточка благообразный старец с солидной седой бородой, в здоровенной чалме и каком-то невообразимом черном балахоне. За год он не изменился – только, пожалуй, чуть располнел от благополучного жития.

Завидев муллу, Руслан проворно выбрался из машины, буркнув водиле: «Пошли!» – а нам показал кулак и посоветовал:

– Пока молитва будет – сидите тут как мыши. Если что – пристрелю!

Водила тоже покинул салон, не забыв выдернуть торчавший меж сидушек автомат и забросить его за спину. Мы остались без присмотра.