Дело двух Феликсов

Губы шамана были плотно сомкнуты, а звук шел не от него, а откуда-то сверху, накрывая куполом всю комнату.

— Вопросы, — зашумела публика, — задавайте вопросы!

— Нет! — вдруг прогремел голос. — Сегодня обычный порядок будет нарушен. С нами новый человек — возможно, он станет еще одним членом нашего братства.

Публика стал оглядываться, потом все взоры устремились к двери, возле которой стояли две почти неразличимые в полутьме фигуры — одна высокая, а другая пониже. От низенькой веяло восторгом и упоением, высокая была холодна. В том, кто был пониже, публика без труда распознала одного из членов «Единого трудового братства», главу Спецотдела ОГПУ Глеба Ивановича Бокия. Второй же был присутствующим неизвестен, во всяком случае, света одной свечи оказалось явно недостаточно, чтобы его рассмотреть.

— О, я вижу! — громыхнул бас. — Это человек необыкновенный, он отмечен знаком высшей избранности. На Востоке и в Тибете таких называют бодхисаттвами или высокими душами. Это люди, поднявшиеся к вершинам самосовершенствования и способные слиться с божеством. Однако они пожертвовали высшим блаженством и выбрали путь помощи всем живым существам. На них, как на атлантах, стоит наше мироздание. В тот день, когда они откажутся от своей миссии, человечество рухнет во тьму невежества и озлобления, и цивилизация прекратит свое существование. Так произошло с Атлантидой, так случится и с нами. На Востоке бодхисаттвам молятся как божествам, способным изменить судьбу человека. Но знает ли сам наш гость, кто он такой?

Голос на миг умолк, потом продолжал с новым одушевлением.

— Да, конечно, знает. Он не только рожден великим, но и получил великое посвящение. Но, как у всякого, кто облачен в смертную плоть, у него есть занятие в этом мире. И занятие это связано с преодолением зла. Он ищет и находит преступников — убийц, насильников, воров. Он предает их в руки закона, не зная еще, что одним своим благим присутствием может переменить сердце любого негодяя и направить его на путь истины…

— Слыхали? — чрезвычайно довольный Глеб Иванович слегка наклонился к Загорскому. — Вот он, наш всеведущий оракул, от него ничего не скроешь. Сейчас он закончит, и я вас познакомлю.

— Не стоит, — хмуро отвечал Загорский. — Лучше пойдемте отсюда, пока меня не стошнило.

Но выйти они не успели. Голос взвыл снова, в нем теперь звучали какие-то инфернальные, апокалиптические ноты. И ноты эти были так сильны, что уже было не до слов, которые он произносил — волей-неволей ум обращался только к этим инфразвукам, ужасным, пугающим.

Напряжение оказалось столь сильным, что одна из женщин не выдержала. Она вдруг повалилась со стула, выгнулась, распрямилась, стала биться на полу. На миг все умолкли. Умолк растерянно и инфернальный бас.

— Это транс, — зашептали вокруг, — сейчас она начнет вещать!

— Это не транс, — хмуро заметил Загорский, — это простой эпилептический припадок.

Он первым заметил пену, выступившую на губах у женщины, оценил тяжелое дыхание и остекленевшие глаза. Спустя секунду Нестор Васильевич уже опустился рядом, скинул пиджак, подложил ей под голову, голову повернул набок, снял с ее платья ремешок, свернул его, аккуратно сунул между зубов женщины.

— Окно, — сказал он повелительно, — откройте окно.

Несколько человек бросились к шторам, раздернули их, распахнули окна. В комнату ворвался свежий воздух. Загорский тем временем нащупал какую-то точку на руке у женщины, начал ее массировать. Конвульсии стали понемногу утихать. Нестор Васильевич воспользовался этим, сильно, но бережно обхватил женщину, наклонился над ней, стал что-то шептать на ухо.

Эта странная терапия довольно быстро дала результат. Женщина перестала биться, обмякла, лежала теперь неподвижно. Щеки ее порозовели.

— Что теперь? — растерянно спросил один из присутствующих.

— Везите в больницу, пусть ее осмотрит доктор, — сухо отвечал Загорский.

После этого он вышел из комнаты, даже не забрав пиджака. За ним поспешал Бокий. Спустя минуту они уже шли по теплой предвечерней улице.

— Удивительно, — наконец сказал чекист. — Как вам удалось так быстро справиться с приступом?

Нестор Васильевич холодно отвечал, что учителями его были посвященные даосы, а у них свои методы. В частности, они полагают, что эпилепсия — это что-то вроде одержимости. И тут не последнюю роль играет верно подобранное слово или, говоря проще, заклинание. Сам Загорский не очень-то верит в действие зловредных духов, однако мозг — это величайшая тайна вселенной, надо только чувствовать, как с этой тайной обращаться, и тогда возможны совершенно удивительные вещи.

— Да-да, именно так, — воодушевился Бокий. — И мы с Александром Васильевичем как раз изучаем тайны мозга…

Загорский поморщился. Он-то думал, что здесь действительно занимаются исследованиями, а тут показывают ярмарочные фокусы.

— Притащить на камлание эпилептика — это, простите, дурь несусветная. — сказал он резко. — Прошу не обижаться, но ваш Александр Васильевич просто морочит голову почтеннейшей публике.