Дело генерала Раевского

— Пусть эта поставленная мне самим собою задача умалословит мою речь, — заметил он как бы мимоходом, — а то уж все засыпают. Итак. Я утверждаю, что главное лицо, заинтересованное в сожжении Москвы, был Ватикан, если его можно назвать лицом. Позиции Ватикана к началу XIX столетия в России были уже мощно унавожены отбросами слабосильного вообще и плохо организованного в мировом масштабе протестантизма. В середине XVIII века непобедимое в своей инертности и безграничной сопротивляемости российское православие перемололо и уже переваривало протестантов. Главный, хоть и вроде Наполеона мальчишествующий союзник, петербургская, так скажем, номенклатура хлынула в католицизм, ощущая в нём власть и силу, а главное — антинародную в тотальном её варианте духовную сущность оскопления населения. Они, конечно, эти знатные и развращённые петербургские чиновники, поднаторевшие делать перед царём вид, будто они что-то государственное делают, пример блестящий тому Кутузов, не догадывались, что сами-то они просто пешки в руках высокоизощрённых и высокообразованных иезуитов. Мешали старинные русские города во главе с Москвой, которые не успели добить ни Грозный наш Иван, ни Пётр не менее Великий. Эти города нужно было уничтожить, а на их месте построить другие, в духе той петровской новостройки на берегах Невы, на которую клюнули не только учёный Ломоносов, камер-юнкер Пушкин, за которого царь ещё при жизни поэта начал платить карточные долги... Это уничтожение старинных сел и городов должны были сделать сами русские. Так изящней, испытанней и безопасней. Во времена татар, Ивана Грозного и поляков русские всему миру продемонстрировали своё рвение к саморазрушению, а порою к самоистреблению. Нашли дурака Ростопчина и поняли, что никто хитрее циника Кутузова и успешнее фанфарона-губернатора этого не сделает.

Далее. Я хотел бы обратить внимание на то, что ещё при Алексее Михайловиче Москву строили как огромный всенародный храм. Концентрическая кольцевая планировка Москвы давала возможность стягивать народ отовсюду, как по сосудам кровь, к сердцу на Красную площадь. Алтарём храма задуман был Кремль. Престолом же почитали Успенский собор. Это святая святых всего царства. Вот поэтому маршал Даву и разместил здесь конюшню. Наполеон всё же не дерзнул сам решиться на это святотатство, он был суеверен.

Зачем Кутузов совершил свой знаменитый Тарутинский манёвр? Первоначально, судя по всему, планировалось это не так, Петербург должен был уцелеть. Но Александр вдруг проявил неожиданное упорство, а народ не поднялся грабить помещиков, резать их, как это было в Пугачёвщину. Александра нужно было сломить. Со сдачей Москвы в Петербурге началась паника, знать готовилась к бегству, боясь движения французов на север. И Кутузов открыл Наполеону дорогу на север, показал, что защищать северную столицу не собирается. Но, сломленный неманским зайцем, потерявший три четверти войска к приходу на Бородинское поле, не сломивший русских солдат и офицеров, брошенных на произвол судьбы, а вернее, подставленных ему фельдмаршалом, Наполеон идти на Петербург не решился. Он вообще был удивительно нерешителен в этом походе. Но стоило ему только двинуться в сторону Петербурга, мир был бы у него в кармане.