Дело государево

– Со мной на тройке с ветерком!

– Охотно. Тем более что императрице я более не понадоблюсь сегодня.

– Тогда прошу за мной.…

***

Бирен и Либман ускользнули из зала и уединились в кабинете государыни. Он все равно пустовал в этот час и слуги беспрепятственно пропустили туда графа и банкира.

– Эрнест, в столице заговор против государыни!

– Что? Ты сошел с ума со своей подозрительностью, Лейба. Какой заговор? Откуда сведения?

– В одном из кабаков семеновцы обсуждали сие по пьяному делу.

– Да гвардейцы ежедневно что-то обсуждают. Русские как напьются, так и заговоры устраивают. Наутро проспятся и все – нет никакого заговора.

– Но не на этот раз.

– Лейба мне кажется, что ты нарочно пугаешь меня. Зачем тебе это?

– Да для того чтобы сохранить тебе жизнь! Ведь если Елизавета станет завтра императрицей, то мне не жить. Меня не выпустят отсюда русские. И потому мне нужно чтобы Анна сидела на троне, а ты состоял при ней! Выслушай меня, Эрнест!

– Хорошо, говори!

– Все нити заговора в дом фельдмаршала Долгорукого ведут. Напрасно тогда его пощадили. Я и тогда говорил, что он враг и враг опасный.

– Откуда сведения у тебя про фельдмаршала Долгорукого? – спросил Бирен. – Ты так и не сказал, как узнал про сие?

– Был в кабаке с сержантами полка семеновского некий слуга из дому фельдмаршала. Так вот, когда гвардейцы лишнего приняли, он и сказал им, что недолго государыне Анне на троне сидеть. Пора дескать Елизавету Петровну на трон садить. Гвардейцы сразу спросили, а когда это сделается? И слуга ответил, что верно знает, что скоро.

– Вот как? И это все?

– А разве мало? – спросил Либман.

– Что же твои люди не крикнули «слово и дело», когда услышали такие слова?

– Зачем? Только спугнули бы заговорщиков. Взяли бы слугу и пару сержантов. Да разве это заговорщики? Это болтуны. А нам нужны в сетях те, кто сию паутину плетет. Нужно сказать императрице, Эрнест.

– И из-за слов пьяного холопа фельдмаршальского я должен матушку государыню пугать? Она весела нынче, Лейба, и не стоит ей настроение портить.

– Ты так думаешь, Эрнест? – Либман стал сердиться. – Но это глупо. Долгорукие нам враги смертные. И обратить внимание на слова сего слуги стоит.

– Хорошо завтра подумаем и над этим. Я думаю, что Долгорукие не сегодня станет Анну с трона свергать?

– Обещаешь, завтра про все государыне доложить?

– Завтра да. Но не сегодня. Сегодня праздник.

– Тогда я тебе своего человечка подошлю если надобно. Он все как было и расскажет.

– Не стоит. Я все сам государыне обсажу. А сейчас стоит в зал вернуться. Там весело…

***

Анна смеялась шуткам Кульковского и Лакосты, когда взгляд её упал на человека, что скромно стоял в отдалении, прислонясь к колонне. Она сразу узнала его. Это был новый придворный шут князь Михаил Голицын.

«А вот и враг мой Голицын, – мелькнула мысль у царицы. – Стоит в стороне и не желает внимания привлекать к особе своей высокородной. Не желает годиться тем колпаком шутовским, коий я пожаловала ему за службу».

– Лакоста! – обратилась она к королю самоедскому.

– Что, матушка?

– А это там не Голицын ли прячется?

– Так точно, он. Шут твой Мишка Голицын.

– А чего это шут Голицын так к колонам жмется? И рожа у него такая постная? Разве порядок сие, ежели он шут ходить с такой рожей?

– А ему, матушка, служба при твоем дворе не мила! – выпалила Буженинова. – Сколь ден его вижу, сколь у него рожа такая. И не шутит, и не развлекает тебя. За что жалование то получает, что ты ему назначила? А ему платишь втрое противу моего!

– Так он нам сейчас свое жалование отработает, куколка. Лакоста! Поди и вели ему чтобы хоть квасом гостей обносил! Чего так стоять! Хоть польза какая от него будет. И меня пусть грешную не забудет. Я до кваску холодненького большая охотница. Мне хлебного простого!

– Скажу, матушка, – и Лакоста бросился исполнять приказание.

Императрица повернулась к шуту Кульковскому.

– А теперь ты, Кульковский, потешь меня. Что ты мне говорил про забавника отменного, коего при моем дворе до сих пор нет, но коий в переделах моего государства обретается?

***

Тимофей Кульковский, из дворян малороссийских обедневших, был приглашен ко двору графом Биреном два года назад. До этого он прапоршиком в драгунском полку состоял. И явился как-то денег просить у Бирена и проявил себя большим остроумцем.

Кульковский на бедность Бирену жаловался и рассказал, что к нему воры однажды забрались в команутшку убогую и стали шарить по сундукам в темноте, хозяина не заметив. И тогда Кульковский спросил их в голос: «Чего вы шарите в темноте, сердешные, коли я и днем здесь ничего найти ценного не могу».

Бирону прапорщик в драном мундире и худых сапогах понравился. Он ему и службу приискал новую денежную.

***

– Так что скажешь, Кульковский? – снова спросила императрица. – Али соврал?

– Отчего соврал, матушка? Я правду молвил. То человек роду знатного, матушка, – ответил Кульковский. – Но до шутовства весьма охочий.

– Да кто он такой? Не томи!

– Да зять твоего шута Голицына, граф Алешка Апраксин. Он месту тестя своего завидует.

– Не врешь? Апраксины верные слуги были у Петра Великого.