Дело государево

– Именно это я и хотел сказать, фельдмаршал!

– Но привез ли ты согласие Елизаветы на переворот?

– Нет.

– Вот! – вскричал Барятинский. – А что мы можем без цесаревны? Надобно её уговаривать.

– Я пробовал, – твердо сказал Столетов. – Но она сделала вид, что не понимает меня. Боится. Баба она и есть баба. Да и на кой нам согласие её? Сами все сделаем её именем! А под корону она сама голову сунет. Не дура.

– Стоит подумать, – пробормотал Юрий Долгорукий, племянник фельдмаршала.

– Да некогда думать, князь, – стал горячо убеждать товарищей Столетов. – Некогда. Нужно начинать как можно быстрее. Ведь пока думать станете, Ушаков по вам удар и нанесет! Нужно сажать на трон Елизавету, а Анну и всю сволочь немецкую под топор! Не мы их, так они нас.

– Но как нам свершить все это, Ваня? Какие силы стоят за нами? – спросил фельдмаршал Столетова. – Армию мне не поднять. Теперь там немецких генералов и полковников полно.

– Да какие силы для переворота надобны? Рота солдат и все! Главное Анну с престола сместить и арестовать Бирена, Остермана, Миниха. Затем манифест провозгласим от имени Елизаветы Петровны. И все. Власть будет наша! Гвардия за цесаревну станет. И Семеновский и Преображенский полки.

– Это так. Возможно, что так, – проговорил Юрий Долгорукий. – Но Анну охраняют измайловцы13, а в полку этом все Анне верны. Как арестовать государыню и низложить её?

– Да я и говорю, что действовать стоит быстро! Сегодня ночью я сотню семеновцев подниму. Мы в половину Бирена попадем легко и арестуем его. Заставим его подписать приказ о смене караулов. Затем семеновский полк дворец займет. Анна будет препровождена в крепость мною лично. А фельдмаршал армейские полки в столицу стянет, что рядом квартируют.

– Их офицеры не пойдут за мной, – возразил фельдмаршал Долгорукий.

– Да и хрен с ними! Нам только манифест провозгласить. А затем солдаты сами немчуру свою в полках перевешают. Да и помнят тебя солдаты, фельдмаршал, и не откажутся повиноваться.

– А Миних? – спросил подполковник Долгорукий.

– Его мы вместе с Биреном арестуем. И вы князь Юрий это сделаете это со своими драгунами. А среди них много бывших преображенцев, что за ненадежность были из гвардии вытурены.

Самого Юрия Долгорукого, в прошлом премьер-майора Преображенского полка из гвардейцев перевели в драгуны. И на его место, на его должность был майор Альбрехт назначен из немцев.

Заговорщики переглянулись. Все что предлагал Столетов, за версту отдавало авантюрой. Но была в его плане та же простота и внезапность что некогда Меньшикову позволила после смерти Петра Великого на трон Екатерину I возвести.

–Юрий сколько с тобой в Петербурге драгун? – спросил фельдмаршал Долгорукий.

– Двадцать человек из моего полка. И пять из них бывшие солдаты и унтер-офицеры полка Преображенского. И Миниха я арестовать с ними смогу. Но арестовывать его стоит лишь после ареста графа Бирена.

– С тем я справлюсь! – заявил Столетов. – И тогда, господа конфиденты, конец придет царствованию шутовскому! Мы всех нынешних придворных клевретов скрутим в бараний рог. Решайтесь! Нынче утро, а ночью мы сладим все сие. И к утру января 20 дня, года 1736-го, буден начало царствования нового! Снова кровь Петрова на престоле будет!

***

Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург.

Дворец императрицы.

Императрица снова была на концерте, устроенном Франческо Арайя, и была довольна его музыкой.

– Распотешил ты меня, сеньор, – проговорила она и одарила Арайя драгоценным перстнем.

Затем придворные стали вслед за государыней одаривать капельмейтера и актеров. Глаза сеньора Франческо загорелись. Он больше всего на свете любил золото и драгоценности. Этот спектакль сделал его богаче.

Подошел к нему и шут Лакоста и снял с пальца свой знаменитый сапфир которому завидовали многие придворные. Арайя не верил своему счастью. Неужели подарит?

– Матушка, – Лакоста посмотрел на императрицу. – Мы с тобой особы коронованные. Ты императрица, а я король. А это значит, что нам особую щедрость проявить стоит.

– Прав ты, Лакоста, твое величество король самоедский, брат мой коронованный. Но ты решил быть щедрее своей императрицы?

– Отчего так думаешь, матушка? – спросил Лакоста, перстня из рук не выпуская.

– Дак твой сапфир в десять раз дороже моего алмаза, коим я Арйая жаловала.

Франческо ждал, когда шут перстень в его ладони бросит. Но тот не торопился.

– Мой камень дороже, матушка. Но я разве сказал, что подарю его твоему капельмейстеру?

– А для чего же ты снял кольцо с пальца, Лакоста? – спросила Анна Ивановна. – Али снова жадностью своей распотешить нас решил?

– Отчего же жадностью, матушка? Он усладил мой слух звуками своей музыки, а я его взор блеском моего сапфира. Так что мы с ним квиты.

После этих слов Лакоста снова надел перстень на свой палец, под громовой хохот придворных и самой императрицы. Сеньор Франческо при этом побледнел от обиды. Но императрица пожалела талантливого музыканта, сняла со своей шеи бриллиантовое ожерелье и пожаловала ему.