Дело государево

– Да кто такой этот Улрих? Капитан по горному ведомству. Я же шеф лейб-гвардии Измайловского полка. А брат мой обер-камергер! С нами не пропадете, Демидов.

– Но дело больно громкое раздуть могут, ваша светлость.

– Дело то далее берг-департамента пока не пошло, Демидов. А Берг-коллегией у нас заправляет фон Штемберг. А он человек Либмана. А Либман человек моего брата. Вот ежели Либман был бы человеком Остермана, тогда вам стоило бы беспокоиться. Так что все будет хорошо, Демидов. А вы и вправду рубли у себя чеканили?

– Что вы, ваша светлость? Как можно и подумать такое? Чеканить монету то прерогатива государева. Мне ли сирому на то право посягать?

– Хитришь! Ох, и хитришь, Демидов. Ну да, то дело не мое. Я просто так спросил не для доноса. Едем к Эрнесту….

***

Год 1735, декабрь, 7 дня. Санкт-Петербург.

Дворец императрицы.

Анна Ивановна много смеялась над последним анекдотом. Рассказ Юшковой про то как Пьетро Мира попал к своей любовнице уже целый месяц царил во дворце. Иоганн Эйхлер же сделался предметом насмешек. Но более всего придворные хохотали над Франческо Арайя. Однако, смеялись они токмо за спиной капельмейстера, ибо императрица не хотела обижать музыканта итальянского. Она слишком ценила Арайю…

***

Седьмого декабря во время большого приема императрица как всегда развлекалась в обществе своих шутов и слушала последние сплетни. Уже с месяц как при царице появилась новая шутиха карлица Наталия Новокшенова. Она набирала силу к неудовольствию Бужениновой.

Новокшенова в отличие от куколки была уже стара, суха и костлява. Она всегда говорила какие-то присказки невпопад и тем веселила Анну.

– А скажи, Натальюшка, – Анна толкнула новую карлицу в бок, – что про сие дело думаешь? Кто кого провел в дом? Педрилло наш, капельмейстер Арайя или секретарь кабинетный Эйхлер?

– У того молодца пуговка из оловца, и рогатая скотина – ухават, и птицы сыч да ворона! – изрекла Новокшенова.

– Про кого молвишь? – не поняла царица.

– Да дура она пустоголовая матушка, – заворчала Буженинова. – Мелет не весть чего.

– Бу-бу-бу, бу-бу-бу, сидит ворон на дубу! – прокричала Новокшенова и схватила с подноса яблоко. Тут же стала его грызть.

– А ты про то, что скажешь, твое величество король самоедский? Ты же брат мне коронованный.

– Дак и я брат твой, матушка, – сказал Балакирев. – Отчего только Лакосте почести, а мне нет? Ведь я царь Касимовский, матушка. Отчего забыла про меня?

Шут Балкиерев напомнил императрице, что еще Екатерина I пожаловала его имениями бывших касимовских царей, и от того он шутовской титул царя Касимовского имел.

– Хорошо! Буду отныне про сие помнить, Ванька. Ну что скажут нам цари? Пока нет здесь моего Арайя, можно говорить!

– Более всех повезло Иогашке Эйхлеру. Он синяками отделался, – заговорил Балакирев. – А вот Адамка твой, что в Педрилло перекрестили, тот вляпался по самые уши.

– Дак не его лупили то, а Эйхлера, – проговорила Анна.

– Эйхлера-то отлупили, но он уже отлежался от побоев да умнее стал. А вот Адамку все еще ожидает.

– Ты так думаешь, Ванька? А что нам Лакоста скажет? – Анна посмотрела на короля самоедского.

– И меня матушка, моя жена поначалу так выделяла, как Дорио Адамку выделяет. И я рад тому был, – произнес король самоедский. – Мол меня выделяет, а иных разных отталкивает. Но скоро то мне надоело изрядно.

– Надоело? Неужто иным свою королеву самоедскую отдать готов для марьяжу любовного? – спросила императрица.

– А хоть и так. Я то внимания ей теперь мало оказываю и она тем недовольна бывает, матушка. И недавно когда я книжку читал новую она ко мне подсела и сказала: «Я бы так желала быть книгою, чтобы вы мой муж уделяли мне столько же внимания».

– А ты что? – спросил обер-егермейстер Артемий Волынский.

– Я ответил, что лучше бы тогда она стала календарем, а не книгою.

– А отчего же календарем? – спросила Анна.

– Тогда её каждый год можно было бы менять.

Императрица захохотала и вслед за ней стали смеяться придворные.

В зал вошел генерал Ушаков и низко поклонился государыне.

– Ваше императорское величество, мною, начальником вашей Тайной розыскных дел канцелярии, проведено следствие по делу князя Голицына Михаила из заграничных стран возвернувшегося.

Анна сразу переменилась в лице. От веселости на нем в единое мгновение и следа не осталось. Придворные также «стерли» усмешки с лиц.

– Где он? – голос императрицы задрожал от гнева.

– За деверьями сего зала дожидается высочайшего позволения войти.

– Пусть войдет! А ты пока докладывай, чего там выяснил по сему подданному моему.

– Позвать князя Голицына! – гаркнул Ушаков в сторону двери слугам, и снова стал говорить императрице. – Вышеназванный князь, матушка, учился в городах разных. И там, за границею женился на девке итальянской именем Лючия. И оную девку с собой в Россию приволок. И женился он, матушка, на католичке и по обряду католическому. И сам в заграницах вере отцов и дедов изменил и стал папистом11.